– Ах ты, стерьва такая, подугорная, дерёть тя коза, – начинал ругаться дед, хотя все видели, как он счастлив играть таким образом с любимицей (кстати, ругательство «подугорная» происходило от положения дома: он располагался наверху Пятницкой горы, которую в годы моего детства называли Горой имени 25-летия Октября, те же, кто жил внизу, был классом ниже, это были «подугорные»).
Ритонька (как мы все её звали) после освобождения из Кине-шемской тюрьмы (пробыла она в заключении почти полгода) работала по специальности в хозяйстве при Юрьевецком пивзаводе.
В нее влюбился высокий красавец с прямо противоположным характером – малоразговорчивый Юрий Михайлович Меньков, механик Юрьевецкого порта. Они составили замечательную пару. Ритуля превращала жизнь в праздник, Юра млел от любви к жене, всегда улыбался и отделывался малосложными репликами. Он был удивительно приятным, родственным и теплым человеком. Двое их детей – Лида и Миша – продолжают их род.
Детство и юность папы
Итак, после смерти родителей мой будущий отец в одиннадцатилетнем возрасте оказался в семье его дяди. Но жизнь там показалась мальчику невыносимой, а характер был, видимо, очень свободолюбивым, и папа вскоре ушел из приемной семьи и стал жить независимо. К этому времени он успел закончить четырехклассное городское училище (в одной из автобиографий папа написал, что вначале его отдали в еврейскую школу при синагоге, но учить иврит он не захотел, после чего и был принят в городское училище).
Н. И. Сойфер между 1922–1928 гг.
Как писал папа в своей автобиографии: «Одиннадцати лет я начал вести самостоятельную жизнь». Он устроился учеником в матрасную мастерскую Бориса Сумятского в Мариуполе. Вот отрывок из автобиографии папы, написанной им в 1931 г.
/У Б. Сумяцкого/ я учился 3 года и вследствие тяжелых условий ученичества и эксплоатации в 1913 г. перешел в механический завод Бердникова по выработке ручек и петель для дверей… Здесь мне пришлось впервые испытать самостоятельную жизнь, ввиду того, что по сравнению с ученичеством у Сумяцкого, где я находился на полном содержании, у Бердникова мне была предоставлена лишь квартира, остальная жизнь зависела от той выработки, которую я производил на станке, а оплата была введена поштучно и была слишком низкой. Несмотря на то, что я работал по 14 час. и больше, получаемого заработка мне хватало на пищу, а об одежде и думать было нечего. Кроме того, за всякую порчу на станке (выпускаемый брак) с меня удерживали. Дошло до того, что мне почти ничего не оставалось, ив 1914 г. я перешел в кроваточное отделение однофамильца Сойфера, у которого работал до 1916 г., приобретя квалификацию кроваточного подмастерья. Приходящими заказчиками в большинстве были железнодорожники Мариупольского узла. С одним из них, Сологубом Семеном Емельяновичем, я был хорошо знаком, и он, сочувствуя мне, предложил уехать на станцию Юзово[3], куда он получил назначение – заведование кондукторскими бригадами Мариупольского резерва. Жена его, Матрена, для кондукторов держала государственную столовую, и питанием я был обеспечен.
До моего призыва на военную службу Сологуб принимал близкое участие своим воспитанием и влиянием на меня. Вскоре после переезда я стал ездить в поселок Юзовку, где познакомился с газетчиками и стал продавать газеты по рудникам от Юзовской Донецкой коммерческой трудовой артели. Юзовские подпольщики давали мне подпольную литературу для распространения на рудниках, в числе их помню газету «Звезда», орган РСДРП. Донецкая артель свою деятельность прекратила, а к частным контрагентам мне итти не хотелось, так как они наживали очень много, и главное – то, что оставалось непроданным, ложилось на шею. По совету Сем. Ем. Сологуба и с материальной помощью отдельных работников ж.д. агентства на ст. Юзово, минуя указанных выше монополистов, я стал непосредственно получать от издательств газеты и журналы, которые распространял в ближайшие ж. д. рудники: Смольяниновская проходка и французская компания в 4-х верстах от ст. Рудченково и Мандрикино. Проезд по ж. д. был мне бесплатный, т. к. все кондукторские бригады меня знали и только брали читать газеты, которые после прочтения я продавал. В числе выписываемых были харьковские журналы «Жало» и «Свет правды»