В районе – Староуткинский металлургический завод, с демидовских пор стоит; пять леспромхозов и шесть безнадежно убыточных, влачащих жалкое существование, колхозов мясомолочного направления.

Впечатление на приезжающего все и сразу увиденное действует угнетающе. На меня – тоже. Но я знал, на что шел. Поэтому не гундел.

Неделю жил в доме приезжих. Не дом, конечно, а трухлявый барак, в котором одна работница и несколько комнат для гостей района. В каждой комнате – до десятка кроватей. Обитатели, в основном, – кавказцы. В мою, например, бытность, в одной со мной комнате жил грузин, который привез сюда цистерну (низкосортного, разумеется) вина, которым торговал по цене рубль – за литр. Район радостно гудел, и возле винных бочек с первыми петухами собирались небритые и опухшие любители – кто с трехлитровыми стеклянными банками, кто с молочными бидончиками. Товарооборот в потребкооперации резко упал. Где им тягаться с предприимчивым грузином, предлагающим цену за ту же самую «бормотуху» вдвое меньше?

Запомнился мне тот грузин. И не благодаря его вину.

В один из вечером, когда уже был в постели и задремал, услышал, как кто-то бесцеремонно трясет меня за плечо. Открываю глаза и вижу грузина с сияющим от счастья лицом.

– Спать, да? Так рано, да? Вставай, друг! Гулять, да, будем.

Недовольно спросил:

– Что еще за праздник?

– Большой, да, праздник – поминки.

– Разве это праздник? На поминках горюют, а не празднуют. – Возрази ему и хотел повернуться на другой бок.

– Э, нет, дорогой! Вставай, дорогой! Хочу праздновать!

– Ну, и празднуй. – Недовольно проворчал в ответ. – Причем тут я?

– Нет-нет, дорогой! Не обижай меня, да. Будем гулять, да.

Чертыхнувшись про себя, встал, понимая, что грузин все равно не отстанет и спать не даст.

И вот все обитатели гостиничной комнаты сидят за одним столом. Грузин откуда-то достает овальный бочонок с ручкой, наливает всем в стаканы вино, выкладывает на стол фрукты. Принюхавшись к содержимому стакана, спрашиваю:

– То самое, которым торгуешь?

Грузин, вспыхнув, обиделся.

– Не говори так, да! Вы – мои гости…

– Ну и что?

– А то, дорогой, да! Гостей плохим вином грузин не угощает. И сам дерьмо не пьет.

– Вот как? – Удивился. – Сам не пьет, а другим продает?

– Обижаешь, дорогой. – Сказал грузин и насупился.

– Ну, хорошо, – поднял свой стакан. – Чью усопшую душу помянем?

Грузин заржал и также поднял стакан.

– Раба божьего Никиты, да… Счастливо помянем душу, да, погрязшую во грехе.

Посмотрел на застолье и понял, что те знают повод.

– Может, объяснишь?

– Не знаешь, да? Не слышал?.. Отдал Богу душу злейший враг всего грузинского народа…

– А именно? – Спросил, хотя смутно стал уже догадываться.

– Помянем скверным словом Хрущева, эту лысую сволочь! – Сказал грузин и выпил весь стакан.

Все другие последовали его примеру. Я чуть-чуть отпил.

– Почему не пьешь, да? Вино плохое, да?

Отрицательно покачал головой.

– Вино – отменное, но все равно помногу не пью.

– Хочешь коньяк, да? Принесу. Хороший коньяк. Свой коньяк.

– Ничего не хочу.

– Обижаешь, дорогой. Почему не пьешь? Не русский мужик, да?

– Извини, но весь день мотался по району, устал. – Чтобы не обидеть горячего кавказца в день его торжества, так попытался объяснить.

Вскоре, откланявшись, покинул теплое застолье.

На другой неделе, слава Богу, съехал отсюда. Мне выделили жилье, двухкомнатную квартиру в одном их тех самых «элитных» домов и вывез из Верхотурья барахло и жену.

По соседству, между прочим, жил инструктор орготдела райкома КПСС Валерий Стабровский.

Тогда же на заседании бюро Шалинского райкома КПСС был утвержден в должности. Утверждение – пустая формальность, поскольку прибыл с официальным направлением вышестоящего партийного органа, то есть обкома КПСС, и принять какое-то иное решение (партийная дисциплина, знаете ли) не могли.