Иногда он рассказывал об исторических персонажах или событиях – например, о Жанне д’Арк, американской революции, скачке Пола Ревира, жизни Наполеона. А иной раз рассказывал истории собственного сочинения, которые надеялся со временем опубликовать в виде детских книг, но так и не смог. Они были замечательные.

У нас с братьями были отдельные комнаты, и отец сидел на краю кровати того, кому рассказывал истории. Один или двое из нас лежали на полу рядом, и, когда мы засыпали, отец относил нас в кровать. Они с матерью ложились спать около десяти.

По утрам он отвозил нас в школу в половину восьмого на стареньком потрепанном синем «Олдсмобиле», а потом ехал дальше и останавливался в километре от железнодорожной станции Сан-Матео. Он шел до станции пешком и садился на поезд до Сан-Франциско. Продавцы в Сан-Матео, открывавшие магазины рано утром, называли его молнией, потому что он шел очень быстро, наклонившись вперед. И это задолго до появления спортивной ходьбы. Он считал, что если дождь не сильный, то нет смысла раскрывать зонт, а если ходить медленно – это просто трата времени.

Он с детства любил железную дорогу и поезда. Утренний поезд отправлялся в 8:00. Он прибывал в депо Сан-Франциско на Третьей улице и Таунсенд-стрит в 8:30 (в квартале от его нынешнего расположения). В поезде он ежедневно читал деловые материалы. Если случайный попутчик пытался заговорить с ним, он отвечал, что занят работой, – на самом деле так и было – и вновь углублялся в чтение. Холодный. Одинокий.

Затем он проходил пару километров до офиса в «Миллс-Тауэр» на углу Буш-стрит и Сэнсом-стрит. Если вы захотели бы пройтись с ним, то у вас ничего бы не получилось, потому что он шел так быстро, что за ним было невозможно поспеть. Холодный. Одинокий. Как киношный злодей.

Зайдя в «Миллс-Тауэр», он поднимался на лифте на 18-й этаж и заходил в свой кабинет. Один.

Вообще-то, за годы работы у него было два офиса. Со времен Второй мировой и до 1970 г. он работал в кабинете 1810, а потом переехал в кабинет 1820. Фотографии на заднике суперобложки книги «Консервативные инвесторы спят спокойно» сделаны в обоих кабинетах, и они висят сейчас на стене конференц-зала моей компании.

За все эти годы отец ни разу не менял мебель. Один и тот же стол, что сейчас стоит в моей старой детской. Стулья и вообще все убранство – все оставалось неизменным на протяжении 40 лет и было крайне спартанским. Он и сам был спартанцем.

Что самое роскошное в этом кабинете? Вид на залив Сан-Франциско. Когда он переехал в кабинет 1820, то получил угловой офис с видом на залив в двух направлениях – весьма роскошно. В 1970 г. вид на залив из обоих окон ничего не загораживало. Но к середине 1980-х гг., когда я перевозил мебель из его офиса домой, из окон было видно только высоченные офисные здания через дорогу. Из-за бума офисных зданий в Сан-Франциско вокруг «Миллс-Тауэр» просто вырос город. Теперь без вида на залив бо́льшая часть желания отца работать в этом здании угасла.

Каждый вечер он проходил пару километров до железнодорожной станции и снова читал по дороге домой, хотя с возрастом, как я уже говорил, в поезде он чаще засыпал. В офисе он был в девять утра, а в четыре часа пополудни отправлялся домой. Когда шел дождь, он ехал на автобусе, и его это чрезвычайно раздражало: там он оказывался рядом со всевозможными людьми с улицы – в конце концов в автобусе едут все, кто захочет, – и даже с лучшими из них он чувствовал себя некомфортно.

По сравнению с другими людьми, известными своими историями успеха, он никогда не работал особенно подолгу или усердно.