По признанию отца, за всю жизнь у него было всего пять друзей: Дэвид Сэмюэлс (его младший двоюродный брат), Эд Хеллер, Фрэнк Слосс, Луис Ленгфельд и Джон Хершфельдер – и со всеми он познакомился еще молодым. Несмотря на то что все они жили в одном городе, в зрелом возрасте он редко с ними виделся.

Отец знал Дэвида Сэмюэлса всю жизнь и регулярно с ним созванивался, но виделся с ним раза два в году. Как я упоминал, Эд Хеллер был на полпоколения старше и был успешен и богат еще до того, как отец начал работать. В начале его карьеры Эд во многом стал для отца наставником. Они познакомились, когда Эд женился. Хеллер был успешным фондовым инвестором, бизнесменом и венчурным капиталистом, и, возможно, отец восхищался им больше всего до начала 1950-х гг.

Фрэнк Слосс был соседом отца по комнате в Стэнфорде, и с тех пор они дружили до самой смерти Фрэнка в 1980-х гг. Фрэнк был адвокатом, специализирующимся на минимизации налогов на имущество в Сан-Франциско. Он делал для отца бо́льшую часть юридической работы, не связанной с ценными бумагами; в этом контексте они много общались. Но по другим поводам виделись редко.

Луис Ленгфельд был дальним родственником и клиентом отца в течение многих лет, и они часто ездили на работу в Сан-Франциско вместе. Я видел его гораздо чаще, чем прочих, потому что он жил рядом и заезжал за отцом, чтобы вместе поехать на поезде. Луис скончался в 1950-х гг. Его сын якобы отказался заплатить по последнему счету, и отец подал на него в суд и выиграл. Холодный. Жесткий. Настоящий одиночка. А что сын Луиса? Он и сам уже умер.

Кто был самым давним другом отца? Джон Хершфельдер, инженер, близкий отцу с самого детства. Но взрослыми они виделись раз в четыре года. Отец терпеть не мог его жену – она просто выводила его из себя. И все-таки, когда Джонни умирал в больнице, отец регулярно ездил его навестить. Джонни был очень важен для отца, но за всю свою жизнь отец не нашел способа проводить с ним время. Просто отец был отшельником. Стоиком. Совершенно один – за исключением моей матери. Он просто не очень любил людей. Большинству нравится проводить время с друзьями, просто быть с ними, наслаждаться товарищескими отношениями. А отцу – нет.

Он любил быть один или с моей матерью, и бо́льшую часть времени, что они проводили вдвоем, они жили сами по себе: она в своей комнате, он в гостиной. Такой уж он был человек. Но он ужасно нервничал, если ее не было рядом, когда он был не на работе и не в саду. Другие люди? Ему просто не нравилось быть рядом с ними.

Я ему нравился, но если я был рядом чересчур долго, его это бесило. То же самое и с Артуром, а ведь Артура он любил больше всех, после матери. Вне зависимости от того, с кем он взаимодействовал, это все были просто различные степени отшельничества.

Когда мы с Артуром в начале 1970-х гг. стали работать с ним вместе, кажется, это его с ума сводило. Он был практически постоянно один, сам по себе всю свою карьеру, и находиться рядом с нами все это время было для него несколько чересчур. Осознав, что такое положение дел его тяготило (да и сам я еще не знал, что он за человек) и, главное, понимая, что рядом с ним у меня не было возможностей для карьерного роста, я решил дистанцироваться, чтобы мы не так раздражали друг друга.

Я уволился из его компании и в течение года открыл свою, но в том же здании. Я умел не обращать внимания на странности отца и отделяться от него, оставаясь относительно близко. Артур так не мог – слишком уж он был эмоционален. Артур никогда не был таким же эмоционально стойким, как я, – уж не знаю почему. Я всегда думал, что оба моих брата воспринимали отца чересчур серьезно и поэтому не могли терпеть его так, как я. В конце концов отцовские эмоции не прошли для Артура бесследно, и в 1977 г. он окончательно покинул индустрию, переехал в Сиэтл и занялся наукой.