– Прости, папа. Не успел я, – виновато сказал Павел и обнял отца.
– Ничё, сынок. Ничё, – успокаивающе похлопал Фёдор сына по спине. – Ты же не по своей воле.
– Я мог бы самолётом, да вовремя не получил телеграмму… – заплакал Павел, не отрываясь от плеча отца, но тут же взял себя в руки, утёр слёзы и попросил: – Папа, угости человека. Как положено, по обычаю. А я пойду прилягу, устал с дороги.
– Иди, сынок. Иди. Я всё сделаю как надо. И обед соберу, и налью водочки, – засуетился отец.
– Да, ещё, – уходя, обернулся Павел, – разбуди меня, когда сестрёнки придут из школы. Я привёз гостинцы.
Истерзанный за утро тяжкими думами Павел долго не мог заснуть, ему всё чудилась в полудрёме мама. Она всё говорила и говорила с ним: о том, что девочек надо скоро отдавать замуж, о его скорой женитьбе, о хозяйстве, об отце и о самой себе… В сон он провалился как-то внезапно и спал необычайно крепко. Когда проснулся, на улице уже стемнело. На свежепобелённых стенах его комнаты отражалась тусклая малиновая заря заходящего за горизонт солнца. Сестрёнки молча сидели напротив на лавке и терпеливо ожидали его пробуждения. Заметив их, Павел тотчас вскочил на ноги, ловко набросил на себя гимнастёрку, бряцавшую многочисленными значками, и по-солдатски скомандовал:
– Дневальный, зажечь свет!
Проворная Оля тотчас юркнула к выключателю и щёлкнула кнопкой.
– Ой, Павлуша, какой ты здоровенный стал! Прямо богатырь! – в удивлении воскликнула она и со слезами кинулась к брату на шею.
– Это ты, Оленька, преувеличиваешь, – засмущался Павел и вопросительно посмотрел на Любу, всё ещё сидевшую поперёк лавки с поджатыми к подбородку коленями. – Ведь преувеличивает, да?
– Нет. Ты правда стал здоровенный, – подтвердила Люба и тоже кинулась к брату на шею. – Как же мы теперь без мамы? Как?.. – расплакалась она.
– Пожалуйста, не плачьте. Слезами горю не поможешь, – стал Павел в растерянности успокаивать сестёр, но мгновенно расплакался сам.
Выплакавшись, Павел раздал сёстрам подарки и пошёл в прихожую комнату. Отец провожал у порога загостившегося пьяненького шофёра. Шофёр клялся в вечной дружбе, обещал приехать в гости ещё раз и то и дело заводил боевые походные песни. Павел вернулся к сёстрам и стал любоваться, как они со свойственным молодым девушкам восторгом и торопливостью разглядывают модные яркие кофточки и блестящую бижутерию. И когда заметил, что они увлеклись примерками окончательно, быстро переоделся в гражданскую одежду и попытался незаметно выскользнуть на улицу – ему сейчас необходимо было встретиться с кем-нибудь из друзей детства и хоть как-то отвлечься от невесёлых мыслей. Но сестрёнки, несмотря на увлечённость примерками, заметили его бегство и в один голос воскликнули – в удивлении и отчаянии:
– Павлуша, ты уходишь?!
– Нет. Покурю только во дворе, – соврал Павел и поспешно вышел на улицу.
Снаружи было свежо и тихо. За те часы, что Павел спал, крыши домов по всей деревне стали походить на белые холмы, мерцающие серебристо-бронзовыми зеркальными отблесками, ритмично отражающимися от рано выплывшей из-за горизонта необычайно большой и тяжко пульсирующей, будто бы отчего-то вздыхающей, полной луны. Ещё никогда на памяти Павла не падал так рано снег. В пространстве всё ещё лениво летали редкие, небывало крупные и пушистые, будто ватные, снежинки. Но Павлу сейчас было не до красот природы. Он машинально достал из кармана брюк сигареты, закурил, и взгляд его невольно упал на единственное светившееся в доме окно: сёстры сидели в своей комнате и опять грустили, прижавшись друг к дружке. Их больше не интересовали подарки.