– Р-разумеется, – опешив от такого резкого развития событий, произнёс саксофонист. – Простите, как я могу к вам обращаться?

– Джеймс. Джеймс Браун. К вашим услугам, – усаживаясь на стул, представился тот.

Рука господина в сером потянулась во внутренний карман пиджака. Вскоре откуда-то изнутри была извлечена дубовая трубка. Изделие, судя по всему, было довольно старым.

На чаше были выгравированы инициалы – Р. Б.

Жестом Браун подозвал одного из официантов, после чего сказал ему что-то на ухо. Официант поспешно удалился.

– Итак, чем я могу вам помочь, мистер… – оборвал свою речь и попытался вспомнить имя собеседника Браун. – Вы, очевидно, забыли представиться, – улыбка Чеширского кота расплылась на морщинистом лице «главного» в этом заведении.

– Вот же я идиот, простите. Меня зовут Мэтью Лидс. Я саксофонист, – торопливо проговорил музыкант.

Секунду поразмыслив он добавил:

– Саксофонист-любитель.

– Что ж, мистер Лидс. Я полагаю, вы ищете работу? – задумчиво произнёс собеседник, вновь прищурившись.

Прервал их диалог внезапно вернувшийся официант. В руках он принёс что-то вроде пепельницы или небольшой глубокой тарелки. Вещица привлекла внимание Лидса. Она была… странной – в форме атомной бомбы с надписью «Малыш» с правой стороны.

Очевидно, эта штука была изготовлена с оглядкой на ту самую боеголовку, которую США сбросили на Хиросиму. Мэтта передернуло.

– Именно так, я хотел бы предложить вам свои выступления на этой неделе. Сколько позволите… Хотя бы дважды, – произнёс Мэтт и перевёл взгляд на сумку с саксофоном, стоявшую у стола.

– Интересно. Какой же у вас репертуар, господин саксофонист? – произнёс Браун с интонацией человека, не особо заинтересованного в продолжении диалога.

Джеймс пристально смотрел на нервничающего Мэтью, однако это не помешало ему вытащить из кармана пиджака тот самый красный платок и тщательно протереть им трубку. – Привычка. Не обращайте внимания, – пояснил мистер Браун.

– Луи Армстронг. В основном. Могу сыграть Синатру, если вы ценитель, – задумчиво проговорил Мэтью, перебрав в своей голове всевозможные композиции.

– Прекрасно, обожаю обоих. Вы приняты, приступаете сегодня же, в 11 часов вечера.

За долей приходите в мой кабинет на втором этаже. Комната там одна, не ошибётесь, – нетерпеливо, но с чувством произнёс загадочный мистер Браун.

Джеймс резко встал, потушил сигарету об атомную бомбу, схватил со стола шляпу и вдруг сказал то, чего Мэтт ожидал меньше всего. Вернее, Мэтт знал, что он будет говорить с господином в сером о картине, но никак не мог представить, что Браун сам затронет эту тему.

– Если вы хотите поговорить об этой картине, зайдите ко мне после своего сегодняшнего выступления. Сейчас я спешу на встречу. И да, помните, работа на первом месте. Сконцентрируйтесь и покажите нашим гостям своё мастерство. За гонорар не переживайте.

Бедный саксофонист остолбенел, уже дважды за последние десять минут.

Ну и вечер сегодня, всё-таки…

Глядя вслед убегающему главному «Розы», Мэтью глубоко задумался.

Вопросов у Мэтта стала в два раза больше. А то и в три. Но сейчас нужно думать о другом. Люди начинали рассаживаться в зале.

Вечер в «Розе» начинался. Это означало всего лишь две вещи: первое – это то, что саксофонист сегодня отобьёт, как минимум, пятнадцать баксов, ну, а второе – есть шанс, что этой ночью ему отобьют почки.

Шум наполнил кабак.

Лион. 11 мая. 1949 год.

Тусклый свет едва справлялся с освещением небольшой, но приличной комнатки. Обставлена она была небогато. Да в неё много и не поместилось бы.

Вымытое до кристальной чистоты окно, в которое уже пробивался свет недавно взошедшей луны, прикрывали бледно-зелёные шторы. На подоконнике стояла стеклянная ваза. В ней – луговые цветы. Напротив окна, в углу, располагалась одноместная кровать с деревянным изголовьем. На ней лежал аккуратно сложенный медицинский халат. Старинный резной шкаф, стоящий в другом углу, практически выталкивал маленькое просиженное креслице к дверному проёму. А из-за приоткрытой двери гардероба виднелся кусочек голубого платья, которое, судя по всему, недавно мерили.