Между тем, мы поднялись на четвертый этаж галереи Тейт Модерн. Я чуть притормозил на пороге, зачарованный открывающимся панорамным видом. Как и в самый первый раз, он гипнотизировал и притягивал подойти поближе и прильнуть к окнам, любуясь. Не знаю, почему, но именно этот «застекленный» вид (а не «открытый», с балкона, парой этажей ниже) волновал и заставлял сердце трепетать. Возможно, все дело именно в огромных, от пола до потолка, окнах. И кажется, будто ты паришь на уровне четвертого этажа, защищенный лишь стеклом да высокой стойкой, тянущейся вдоль окна.

Пока я глазел на Сент Пол, теперь уже с другой стороны, разделенный с ним Темзой, Натали успела занять два высоких стула рядом, а Джордж отправился добывать вино и пирожные на закуску. Мне на плечо опустилась рука. Анжела.

– Мы совсем недалеко от того места, где она, – кивок в сторону моей подопечной, – танцевала с протеже Вэла.

– Да, я готов следить за ее мыслями. Не переживай, завтра на прогулке с Майклом мы напомним ей про Джорджа.

Анжела кивнула и чуть сжала мое плечо.

– Спасибо!

Она отошла и встала рядом с Джорджем, я – за спиной Натали. Пока наши «половинки» весело болтали и пили вино, я задумался. Бывало ли у вас так, что какое–то место, запах, вкус или мелодия ассоциировались только с одним человеком? Бывало ли так, что карта города превращалась в карту воспоминаний – встреч, поцелуев, свиданий и разлук? Можно ли окончательно «стереть» эти воспоминания или «заменить» их с другим человеком? И от чего это зависит – от сентиментальности, романтичности натуры или силы любви к «старому» или «новому» возлюбленному? Когда я был еще человеком, немногим больше, чем сто лет назад, (а мы, полуангелы, помним свою «земную» жизнь), я был увлечен одной девушкой, Софией. Мы оба прошли через одни серьезные отношения и были, по рамкам критериев столетней давности, уже «немолоды»: Соне исполнилось двадцать шесть лет, мне и вовсе стукнуло тридцать три. Она была вдова, ее муж погиб в седьмой англо–ашантийской войне33. Я же потерял свою первую жену еще ранее – она умерла от пневмонии. И долгое время я не мог думать о новых отношениях. Но после встречи с Софией снова начал «оживать». Увлечение переросло в бешеную влюбленность и дальше – во взаимную любовь. Мы поженились, но через несколько лет расстались. Это было крайне тяжело для нас обоих, разлука принесла с собой огромную душевную боль. И весь Лондон (и несколько соседних городов) превратились для меня в большую «Энциклопедию Софии»: на этом перекрестке мы впервые поцеловались, а здесь купили большого серого кота у какого–то оборвыша, просто пожалев его. Это кафе стало нашим любимым местом встреч, а в этом мы праздновали полгода наших отношений… На этом месте в парке я признался Соне в любви, а около этого памятника мы впервые поругались. В этот город впервые поехали вдвоем, а тут проводили медовый месяц. В этом доме мы жили. И здесь же расстались. И так далее, и так далее… Город тогда «пах» для меня Софией, каждый звонкий смех был ее смехом и каждый взгляд с афиши – ее взглядом. Это было не наваждением, а, скорее, каким–то мрачным наслаждением, сродни мазохистскому удовлетворению – проходить знакомые места и вспоминать, вспоминать… Постепенно боль стала утихать, но «вылечиться» окончательно в земной жизни мне не удалось – я погиб. И стал тем, кем стал. Я знаю, что она снова вышла замуж – за свою половинку – и прожила долгую и счастливую жизнь. И я могу сказать, зная теперь «специфику» нашей работы, что ей очень повезло – и с наставниками, и с мужем. А еще я был бесконечно счастлив за нее и благодарен ей за то, что она сумела оправиться от утраты, сумела жить дальше, когда меня не стало (ведь мы продолжали любить друг друга и шли к примирению), «доверилась» своим наставникам, «слушая» их подсказки, и обрела свою «идеальную пару». Да, может вам это покажется странным, но я был именно благодарен ей за все это – полуангелы не испытывают ревности, чувства мести или злобы на людей. Но и любить они больше не могут. Вернее, не имеют права. Особенно человека. Во-первых, это заранее обречено, даже ежику понятно, во-вторых, это может помешать работе. А в таком отделе, как наш, фактор «помех» должен быть исключен. Слишком много стоит на кону – счастливая жизнь предназначенных друг другу людей. Мы просто не имеем права лишать их этого.