В Сванетии разрешалось рубить лес в священных рощах лишь в исключительных случаях, а именно: когда требуется покрыть церковь, построить мельницу или мост. Необходимо отметить, что раньше на Кавказе священными рощами считались не только дикорастущие рощи, но и леса, растущие возле старых храмов. Еще в 1930-х годах существовала священная роща в Кайшаурской долине у села Гудаур. Рубить в ней деревья разрешалось лишь для ремонта моста через Арагву. Священные рощи адыгов и по сей день находятся в районе Красной Поляны. Одна из них расположена на берегу Мзымты в районе строительства олимпийских объектов (Бриних, 2006).

Одно интересное наблюдение: у малых народностей, живущих в лесах, никогда не было присущей многим чисто земледельческим народам боязни леса, антагонистического к нему отношения. О лесе говорили: «лес – наш кормилец и поилец». Рубить дерево понапрасну даже в глухой тайге, у коми, например, воспрещалось нормами народной морали. Большое количество священных рощ и священных деревьев еще в конце XIX века было в Пошехоньи.

В 30-х годах, когда велась усиленная борьба с шаманами, многие сибирские народы практически безразлично отнеслись к уничтожению культа шаманов, но попытки нарушить неприкосновенность священных урочищ вызывали категорические протесты.

Известные специалисты по заповедному делу Н.Ф. Реймерс и Ф.Р. Штильмарк писали: «Практически у каждой сибирской народности существовали участки, где запрещалась охота. «Святые» места у сосьвинских манси сохранялись почти до наших дней, известны заповедные рощи Прибайкалья, расположенные в особо живописных участках по берегам озера. В них, – писал М.Н. Мельхеев, – запрещалось рубить деревья, ломать веточки, нарушать дерн, косить траву. В неположенное время буряты в эти рощи боялись заходить» (Реймерс, Штильмарк, 1975).

У удмуртов священными природными объектами были свяшенные рощи. Каждая деревня имела такую священную рощу, она называлась Луд, Кереметь (южные удмурты) или «Восяськон чачга» (северные удмурты). Рощи, в которых молились несколько деревень, назывались Быдзым Луд (Великий Луд).

В.Е. Владыкин писал: «Вообще, в отношениии к Луду особенно строго соблюдались запреты, пожалуй, как нигде демонстрировалось почтительное отношение. Рощи огораживались, в них соблюдалась величайшая чистота, за это были ответственны специально выделенные люди. Осквернение Луда, куала, загрязнение священного источника, вырубка священных деревьев, считалось, караются всенастигающим гневом духов и богов. Луд, как святилище, нам представляется по древности старше куалы: кажется, это была одна из первых форм сакрализации пространства с постепенным его сужением и локализацией, концентрированием на почитаемом объекте (лес-роща-дерево)…

…О развитости и древности культа Луда свидетельствует, в частности, то, что были даже особые причитания – заговоры, в которых сетуют: «Наш Луд оскорбили-обидели: ограду Луда не досмотрели. Луд наш оскорбили-обидели: одного барана пожалели (для Луда). Луд наш оскорбили-обидели: одного быка пожалели (для Луда). Луд наш оскорбили- обидели» (Владыкин, 1994).

Далее этот автор, ссылаясь на академика В.Н. Топорова, пишет, что «по мифологическим представлениям, высшей ценностью обладает та точка в пространстве, где совершился акт творения. Именно с ней ассоциируется мировое дерево, мировая «ось», и, если хотите, священная языческая роща».

«В этой точке пространства, где максимум сакральности, обычно растет шаманское дерево, дерево предела, сюда помещают святилище, очаг, здесь происходит кратчайшая связующая нить между небом, землей и человеком (…). Кстати, и пространственная организация ритуала жертвоприношения у удмуртов была весьма показательна в этом отношении: в частности, при молении в Луде – священной роще (очевидно, одной из древнейших) все место делилось на три вписанных друг в друга круга, но максимумом священности обладал внутренний круг, в центре которого зажигали священный костер. Сюда допускались только главные жрецы, во втором круге находились их помощники, в третий круг входили все мужчины – участники ритуала…»