Сэм любовно погладил грубую подставку, отполированную временем и собственными пальцами. Можно убрать часы назад, не обязательно сейчас иметь их перед собой, но почему-то всегда кажется, что с ними воспоминания много ярче, насыщенней. Нужно смотреть сквозь мутноватое, немного неровное стекло, не стараясь фокусировать взгляд. Песок не ссыпается струйкой, а перемещается в верхней части, бродит туда-сюда; потом вдруг мельчайшая крупица падает вниз, вызывая яркую вспышку – такую же, как память о самом начале жизненного пути. Давней-давней истории…

В ней он не сотрудник посольства Сэм Олдбрук, а юноша по имени Дестан из бедной крестьянской семьи, и их разделяет двадцать столетий…

* * *

Аравия, 2 г. н.э.

Эта земля не очень щедра для людей, вздумавших осесть на ней и возделывать. Самая окраина плодородия, за которой расстилаются сухие пески. Река далеко, почва изрядно солёная и часто трескается. Разыгравшийся ветер наносит всё тот же песок – мелкий, противно скрипящий на зубах.

Вокруг тоже живут люди. На востоке даже есть город со всем, чему положено там быть: большими домами, дворцом правителя, рабами, ремесленниками, торговыми лавками и площадями. На западе – опять же земли правителя; их обрабатывает большая крестьянская община. К северу нет ничего интересного, и соваться туда небезопасно: средь барханов бродят кочевники, большей частью настоящие разбойники. К югу ведёт пыльная дорога, но кто знает, где она заканчивается…

День-деньской трудится Дестан на клочке земли вместе с отцом и братом Каримом в надежде прокормиться. Дождей нет и нет, и основная забота крестьян – таскать воду и поливать чахлые растения, чтобы не дать им засохнуть под палящим солнцем.

Вода…

Короткое слово повторяется на все лады неисчислимое количество раз в день. Воды всегда мало, её не хватает. До земель общины она ещё доходит иногда по оросительным каналам, а сюда… канал-то прорыт, да что толку, он постоянно сухой! Спасают лишь два колодца, вырытые кем-то очень-очень давно. Подземные воды всё ещё потихоньку скапливаются там, давая жизнь маленькой семье.

Дестан не считает себя глупцом. Он понимает, что жить в такой изоляции не просто крайне тяжело, а бесперспективно. Вот в общине – другое дело: людей много, труд не такой каторжный, пищи больше. Но из-за бараньего упрямства отца путь туда заказан.

Когда-то семья Дестана входила в большую группу, постепенно распадающуюся на родовые части. Отец с кем-то повздорил и умудрился попасть в долговое рабство, из которого откупился не скоро. Матери пришлось непосильно трудиться, и она надорвалась; с тех пор болеет, дышит тяжело, шумно, с пугающими перерывами. Внутри у неё что-то клокочет, из-за чего она уже не говорит, а лишь подаёт знаки, когда что-нибудь нужно.

Стоило отцу перестать быть рабом – его обвинили в воровстве и со всей семьёй изгнали из общины. Хорошо, что этот клочок земли оказался свободен: прежний владелец перебрался в город. Повиниться и вернуться отец не хотел. Интересно, что можно было украсть у тех людей – почти таких же нищих? Спрашивать Дестан не решается. Обычно разговор с отцом состоит из двух-трёх слов. Кажется, говорить больше не о чем. Да так всегда и было с родителями. Дестан не помнит, чтобы даже в детстве мать приласкала, поговорила, спела песенку…

Стены нынешнего жилища, из которого мать почти никогда не выходит наружу, сложены из плохо скреплённых глиной камней, постоянно грозящих рассыпаться. Хижина настолько низка, что стоять внутри можно лишь в почтительном поклоне. Должно быть, потому Дестан такой сгорбленный, словно придавленный сверху чрезмерной ношей.