Среднестатистический россиянин, подивившись таким обстоятельствам, вряд ли стал бы отыскивать в них глубинный смысл, а, скорей всего, подумал бы: «Живут же люди! Палец о палец не ударяют, а получают… мне бы так!» Коллеги с британским мышлением, знающие Сэма, нисколько ему не завидовали и усердно старались вообще не замечать его странностей.

…Он благополучно подъезжал к дому. Совет Нина Николаевна дала подходящий: такси нашлось без труда. Но, чёрт возьми, добрая женщина своей медвежьей услугой чуть не довела до инфаркта.

Очевидно, вернувшись в здание, привратница хотела помочь иностранцу благополучно убраться восвояси, щёлкнула где-то рубильником и включила несколько фонарей на участке дороги, прилегающей к территории детдома. А рядом с притаившимся Сэмом было другое дерево с толстой веткой, характерно торчащей вверх.

Взбудораженный Олдбрук добрался до проспекта с рекордной скоростью. Обнаружить слежку так и не удалось.

Открыв входную дверь своего жилища, Сэм по привычке огляделся. Сюда он переехал два года назад. Тогда довелось присутствовать на торжественной церемонии открытия посольского комплекса на Смоленской набережной. Была принцесса Анна и много других гостей. Олдбрук стал счастливым обладателем уютной двухуровневой квартиры, предоставленной хозяйственной службой посольства…

Отличные преференции он получал с самого начала появления в Москве. Любой сослуживец был уверен, что вновь прибывший призван исполнять сверхсекретные задания правительства и спецслужб. Разумеется, никаких разговоров вслух, даже намёков никто не мог себе позволить. Всё-таки высшая школа дипломатии диктует очень жёсткий и специфический этикет. Олдбруку выделили отдельный кабинет и… оставили в покое.

Все годы Сэм был полностью предоставлен сам себе. Иногда для приличия ему поручали какие-нибудь несложные отчёты, на самом деле всё равно выполнявшиеся другими людьми, а Олдбрук получал очередную похвалу за «оперативность, широту кругозора и прекрасное видение решения проблемы». Он мог в любое время уехать куда угодно и вообще неделями не появляться в своём офисе – никто и ухом не вёл.

Советская контрразведка первое время активно понаблюдала за «новеньким», но, не обнаружив никаких признаков подрывной либо шпионской деятельности, тоже перестала баловать его своим вниманием.

Дружбы ни с кем из сослуживцев Олдбрук не водил. Правда, его исправно приглашали на вечеринки, званые обеды, пикники и игру в гольф – но никто не обижался, если Сэм отказывался или просто не приходил. Давно прекратились попытки познакомить его с какой-нибудь достойной дамой, чтобы он, наконец, устроил свою личную жизнь. Неотразимый дипломат так и остался холостяком.

Единственное, что оставалось темой для пересудов два-три последних года – то, что Олдбруку следовало бы серьёзно подумать об уходе на пенсию. Надо же, человек за сорок лет службы ни разу не ездил отдохнуть на родину! Правда, вроде бы там у него никого нет. Но всё равно нельзя так беззаветно посвящать себя любимой работе.

У посольской молодёжи уважение стало не то. Вечно пустующий кабинет – объект вожделения. В последний раз Сэм обнаружил вторжение на территорию: в помещение откуда-то переехал диван (малознакомый человек со следами глубокого похмелья на лице, запинаясь, объяснил, что «нужно пристроить на время ремонта у соседей»). Один дополнительный предмет – полбеды; за ним неизбежно следуют другие. В шкафу оказались пустые бутылки… потом там появятся дамские принадлежности или что-нибудь ещё. Наверное, теперь так и будет, пока не явится новый хозяин, устанавливающий собственные порядки.