Кабинет обставлен очень скромно: рабочий стол, стопки папок, длинные полки с книгами, три кресла и старинный торшер.

Тем не менее для меня это был лучший кабинет, который я когда- либо доводилось видеть, потому что именно здесь нас приняли вместе с Бомани, а не только меня. Владелец издательства, мистер Браун, полный, доброжелательный мужчина лет пятидесяти, чем-то отдаленно напоминающий бульдога, сегодня был для меня самым красивым человеком на свете. И тут я по какой-то причине вспоминаю отца, он часто собирал вокруг себя всех жителей дома и читал очередную книгу, которая поражала своим сюжетом и красивым слогом. Именно мы имели честь слышать эти истории самыми первыми, и это заставляло нас чувствовать себя избранными. Я не мог понять, почему именно этот образ возник перед моими глазами, ведь отец был гораздо более обаятельным мужчиной, чем невзрачного на первый взгляд мистера Брауна. И тут меня осенило – это его отношение к нам напомнило отца, ведь мистер Браун обращается к нам как к равным, как давно я этого не испытывал, кажется, будто я попал в идеальный мир, где важны наши таланты, а не внешность и положение в обществе, которые нам достаются с рождения.

– Мистер Дэвис и мистер… – говорит он, вопросительно взглянув на Бомани, и жестом приглашает нас сесть за стол переговоров.

– Его зовут Бомани Дэвис, – гордо отвечаю я.

– Очень приятно познакомиться с вами лично, джентльмены. Ваша утопия – мир, в котором каждый человек имеет свою ценность и высшую миссию – творить добро для других, – произвела на меня сильное впечатление. Если бы этот мир был реальным, его без каких-либо сомнений можно было бы назвать раем. Ничего подобного я не читал, особенно сейчас, когда мы печатаем только посредственные романы или брошюры по заказу политиков. Вы даже не представляете, как я от этого устал. Мне приходится их читать, потому что спрос на них огромный, а у меня нет права на ошибку, – сказав это, он смотрит на меня извиняющим взглядом и продолжает, – я понимаю, сколько труда и души вы вложили в эту потрясающую книгу, и я согласен с вами, что Земля – это не собственность, а дом каждого из нас.

Но вы ведь понимаете, насколько вы рискуете. Это вызовет недовольство самых разных слоёв общества. Ведь всё предопределено, каждый должен знать своё место на социальной лестнице. Без этого мир утратил бы всякую гармонию, превратившись в хаос. Но даже если бы мы рискнули напечатать вашу книгу – что, по сути, является самоубийством для издательства и вас, – вы хотите, чтобы было указано два автора? Вы, мистер Дэвис, и ваш друг, не так ли? – спрашивает он, не сводя с меня своего мягкого взгляда.

– Именно так, мы соавторы. И ни я, ни мистер Дэвис не понимаем, почему, если книга написана в жанре утопии, жанре, повествующем о вымышленном, идеализированном мире, вы реагируете так, будто это запрещённый жанр, способный разрушить судьбы, – холодно произношу я, не сводя с него сурового взгляда и стараясь игнорировать отвратительный подтекст, который он пытается вложить в упоминание о Бомани.

– Мистер Лиам, учитывая закон, запрещающий определённым лицам получать образование, а ваш друг определённо начитанный и интеллигентный человек, вы ставите под угрозу как его, так и себя. Не думаю, что это является вашей целью, – говорит он, расплываясь в извиняющейся улыбке.

– Мы понимаем, мистер Браун, – резко перебил его Бомани, пытаясь опередить мою гневную тираду. – Мы всего лишь просим указать в книге двух авторов. Это всего лишь буквы на бумаге, которые не обязывают читателей делать какие-либо выводы о моём происхождении. Я бы никогда не согласился поставить мистера Дэвиса под угрозу!