Мы выбрались из Бронниц, то замедляя ход, то ускоряясь, доехали почти до Коломны и ушли на объездную в сторону городка Озеры. Справа и слева потянулись вперемешку с деревнями и СНТ перелески, ФСБ пересел ближе к водителю и выставил перед собой раскрытую пятерню. Толик повернул направо, мы проехали еще несколько километров и уже в глухом лесу Семеныч вдруг стиснул пятерню в кулак. Там, где только что вздымался прошлогодний засохший борщевик, обозначился съезд, Толик удивленно притормозил, а потом повернул и покатил по узкой асфальтовой полосе между только одевшихся молодой листвой берез и осин.

Я удивленно прищурился. Конечно, стоило отойти от дороги в лесопосадку или в какой-нибудь парк, выехать в лес, привычный слоистый коктейль мельчал, стелился по земле, но оставался, поскольку исходил от людей и расплывался даже туда, где их почти не бывало, но здесь его не было вовсе. Мало того, чем дальше мы ехали, тем сильнее мне казалось, что впереди что-то светится. Не так, как светится та же любовь или надежда над московскими улицами, а чище и проще. Светится и звенит. Едва слышно. Так, словно обрели голос весенние цветы, и их бутоны наконец-то получили возможность заявить о себе не только красками и ароматом.

Автобус выкатил из зарослей и остановился. Асфальт закончился, а дальше простиралась обширная поляна, покрытая плотной и низкой травой, как будто не ведавшей о недавней зиме. В центре поляны стоял одноэтажный бревенчатый дом. За ним кудрявился сад, рядом подрагивал на ветру полиэтилен теплиц, матово поблескивал старенький серый фольксваген-пассат, темнела обвитая диким виноградом беседка. На траве играли трое детей и двое взрослых. Мальчик и девочка размахивали ракетками и удерживали в воздухе волан. А мужчина и женщина забавлялись с малышкой, что подбрасывала вверх большой и легкий мяч в виде глобуса.

И все это не просто издавало свет, а и было светом. То есть, никакого свечения я не увидел, но ощущение тепла, полноты, ясности окатило меня с головы до ног.

– Это Аня Рождественская, – вздохнул ФСБ, открывая дверь и вытаскивая из-под сиденья пакет с гостинцами. – Или Анна Ивановна. С семьей, конечно. Сейчас я переговорю с нею, и, если все сладится, махну рукой. Тогда подойдете.

Он окинул нас взглядом и ткнул пальцем поочередно в меня и в Лизу.

– Ты и ты. Если подниму один палец, только Коля. Если она нам не поможет, тогда я даже не знаю. Я здесь первый раз. Раньше к ней Марк ездил. Да и что он там ездил…

ФСБ зашагал в сторону дома. Хозяйка его уже обернулась, приложила ладонь ко лбу и медленно направилась к Семенычу навстречу. А я посмотрел на склеенные руки и подумал, что пусть так и будет.

– Кто это? – спросил я у Лизки.

– А ты не догадался? – удивилась она. – Жива, конечно. Собственной персоной. Все Подмосковье на ней и изрядные куски прилегающих земель. Мещера. Вологодчина. Кажется, до Смоленска ее епархия.

– Слово неподходящее, – буркнул Вовка. – Епархия.

– Высокое иногда надо принижать, – прошептала Лизка. – Чтобы в пафос не скатиться. Марк, кстати, говорил, чтобы не воспарить. Жива… Я, честно говоря, даже не знаю, есть ли еще кто такой же кроме нее…

– Подождите, – впервые за последние часы мне захотелось разомкнуть руки, взъерошить волосы, почесаться. – Но как же? Она же должна быть в безопасности. Что же получается, ФСБ нам ее сдал?

– Держи карман шире, – грустно хмыкнул Вовка. – Я как-то об этом с Марком говорил. Он вообще к ней на такси ездил. Ну, еще когда только затевалось наше «Общее место». Она может показаться тебе, где угодно. Да хоть в Измайловском парке. Вот мы выедем отсюда и направимся обратно к Мамыре. Мимо Коломны, через Бронницы, Денежниково и так далее. Обратно, кстати, и через Ступино можно. А в следующий раз, если так сложится, поедем, к примеру, куда-нибудь в Лотошино. Или за Можайск. Или в Дубну. И увидим там ту же поляну, тот же дом, тот же сад, ту же беседку. Кстати, когда Марк к ней в последний раз ездил, у нее детей еще не было. Парень или муж уже был. И матушка ее была. А теперь, кажется, осталась только Анна Ивановна. И ее семья.