Общак Деннис Лихэйн

Боб нашел собаку на третий день после Рождества, когда весь квартал притих от мороза, похмелья и несварения желудка. Он возвращался домой со своей смены в «Баре Кузена Марва» в квартале Флэтс – почти двадцать лет он стоял за стойкой с четырех дня до двух ночи. В тот вечер в баре было тихо. Милли, как обычно, устроилась на табурете с бокалом «Тома Коллинза»[1], посасывала коктейль и время от времени что-то шептала себе под нос или делала вид, будто смотрит телевизор, – все что угодно, лишь бы не возвращаться в дом престарелых на Эдисон-Грин. Явился и сам Кузен Марв. Сказал, что займется счетами, но почти все время проторчал за столиком в кабинке в глубине бара, изучал программу скачек и строчил эсэмэски своей сестре Дотти.

Они, наверное, закрылись бы раньше, если бы не друзья Риччи Велана, которые оккупировали барную стойку на другом конце от Милли и всю ночь поминали своего пропавшего без вести и официально считавшегося покойным друга.

Ровно десять лет назад Риччи Велан вышел из дверей «Бара Кузена Марва» раздобыть то ли травки, то ли колес (на этот счет мнения его друзей разделились) и пропал с концами. У него осталась по-дружка и дочка, которую он никогда не видел, она жила теперь с матерью в Нью-Хэмпшире, а еще машина, ожидавшая в мастерской замены спойлера. Так все и поняли, что он мертв: Риччи ни за что не бросил бы машину, он любил эту паршивую машину.

Мало кто называл Риччи Велана по имени. Всё больше по прозвищу – Времечко, потому что он без конца вспоминал тот год, когда играл в футбол за школу Ист-Бакингем. Да, было времечко! Благодаря Риччи они тогда выиграли с рекордным счетом 7:6 – не особенно впечатляющий результат для тех, кто не в курсе их достижений до и после.

В общем, в тот вечер в «Баре Кузена Марва» гуляли друзья Риччи-Времечко, пропавшего без вести, – Салли, Донни, Пол, Стиви, Шон и Джимми – и заодно смотрели, как «Майами» гоняет по баскетбольной площадке «Селтикс». Боб в пятый раз принес им выпить – не спрашивая, за счет заведения, – и тут в игре что-то произошло, отчего все они замахали руками, застонали и завопили.

–  Старые пердуны! – заорал Шон в телевизор.

–  Не такие уж они и старые, – сказал Пол.

–  Рондо, урод колченогий, растопырился, из-за него Леброн мяч потерял! – не унимался Шон. – Да и этот тоже хорош – как его? Боганс? Который подгузники от недержания рекламирует.

Боб поставил выпивку перед Джимми, водителем школьного автобуса.

–  А ты что скажешь? – спросил его Джимми.

Боб почувствовал, как заливается краской: с ним такое случалось, когда кто-нибудь смотрел ему прямо в лицо и он тоже вроде как должен был ответить таким же прямым взглядом.

–  Я не увлекаюсь баскетболом.

Салли, работавший кассиром на платной дороге, сказал:

–  А ты, Боб, вообще чем-нибудь увлекаешься? Может, книжки читаешь? Смотришь «Найди себе пару»? Гоняешь бездомных?

Парни загыкали, Боб виновато улыбнулся:

–  Это вам за счет заведения.

Он отошел, делая вид, что разговор у него за спиной его не касается.

–  Я сколько раз видел, как девчонки, ничего себе телочки, пытались его склеить – ни фига! – сказал Пол.

–  Может, ему нравятся парни, – предположил Салли.

–  Да никто ему не нравится.

Шон, вспомнив о хороших манерах, отсалютовал бокалом Бобу, потом Кузену Марву и сказал:

–  Спасибо, ребята!

Марв, который теперь стоял за стойкой, развернув перед собой газету, улыбнулся и поднял бокал в ответ, после чего снова сосредоточился на газете.

Остальные тоже подняли свои бокалы.

–  Никто не хочет сказать пару слов о нашем друге? – спросил Шон.

–  За Риччи-Времечко Велана, выпускника девяносто второго года школы Ист-Бакингем и просто крутого перца! Покойся с миром! – произнес Салли.

Остальные одобрительно загудели и выпили. Марв подошел к Бобу, когда тот сгружал в раковину грязные бокалы. Марв сложил газету и поглядел на компанию в конце бара.

–  Ты поставил им выпивку? – спросил он Боба.

–  Они же пьют за покойного друга.

–  Сколько он уже покойник, лет десять? – Марв пожал плечами, натягивая кожаную шоферскую куртку, с которой не расставался: такие были в моде, когда самолеты протаранили башни-близнецы, и вышли из моды, едва башни рухнули. – Пора бы им уже угомониться и не рассчитывать на выпивку за счет мертвеца.

Боб сполоснул стакан, прежде чем поставить его в посудомоечную машину, и ничего не ответил.

Кузен Марв надел перчатки и шарф, затем метнул недовольный взгляд на другой конец стойки, где устроилась Милли.

–  Кстати, о дармовой выпивке. Может, хватит ей уже сидеть тут часами за здорово живешь?

Боб поставил следующий стакан на верхнюю решетку машины.

–  Да сколько она пьет…

Марв придвинулся к нему:

–  Когда ты в последний раз спрашивал с нее плату? А после полуночи ты еще и курить ей разрешаешь, не думай, что я ничего не знаю. Это не столовка для бездомных, а бар. Пусть расплатится за все, сегодня же. А если не может – чтобы духу ее тут больше не было!

Боб поглядел на него и негромко сказал:

–  Она должна около сотни баксов.

–  Сто сорок, если точно. – Марв вышел из-за стойки и остановился в дверях. Он указал на мишуру на окнах и над барной стойкой. – И вот еще что, Боб. Сними ты всю эту рождественскую дрянь. Сегодня уже двадцать седьмое.

–  А как же Малое Рождество? – спросил Боб.

Марв секунду пристально глядел на него.

–  Не знаю, что и сказать, – произнес он и ушел.

После того как «Селтикс», кое-как дотянув до конца игры, отмучился наконец, друзья Риччи Велана выкатились из бара, и остались только старая Милли и Боб.

Милли зашлась нескончаемым мокрым кашлем курильщика со стажем. Боб тем временем работал шваброй. Милли все кашляла и кашляла. Остановилась она в тот миг, когда уже стало казаться, что она вот-вот задохнется насмерть.

Дойдя до ее стула, Боб оторвал швабру от пола.

–  Ты как?

Милли отмахнулась от него:

–  Лучше не бывает. Я бы пропустила еще стаканчик.

Боб зашел за стойку бара. Он был не в силах смотреть ей в глаза и уставился на черное прорезиненное напольное покрытие.

–  Мне велено взять с тебя деньги. Извини. И еще, Милли… – Бобу хотелось отстрелить себе башку от стыда за то, что он принадлежит к роду человеческому. – Велено закрыть кредит.

–  Ох ты…

Боб не смотрел на нее.

–  Такие дела.

Милли покопалась в спортивной сумке, с которой приходила каждый вечер.

–  Да-да, конечно. У вас же бизнес. Конечно.

Сумка была старая, эмблема на боку выцвела. Милли долго в ней рылась. Она выложила на барную стойку долларовую банкноту и шестьдесят два цента. Пошарила еще и вынула антикварную рамку для фотографий, пустую. Положила ее на стойку.

–  Это чистое серебро из ювелирного магазина на Уотер-стрит, – сказала Милли. – Сам Роберт Кеннеди покупал у них часы для Этель. Ценная вещь.

–  И там нет фотографии? – спросил Боб.

Милли бросила взгляд на часы над баром:

–  Выцвела.

–  Твоя фотография? – спросил Боб.

Милли закивала:

–  С детьми.

Она снова заглянула в сумку, еще немного в ней покопалась. Боб поставил перед ней пепельницу. Милли подняла на него глаза. Ему хотелось погладить ее по руке – утешить, дескать, ты не одна в мире, – однако подобные жесты лучше оставить другим, ну там киногероям например. Каждый раз, когда Боб отваживался на что-нибудь настолько личное, получалось неловко.

Он отвел взгляд и смешал Милли еще один коктейль.

Поставил перед ней стакан. Взял со стойки доллар и отвернулся к кассе.

–  Погоди, возьми это, – сказала Милли.

Боб обернулся на нее через плечо:

–  Этого хватит, чтобы покрыть долг.

Боб покупал одежду в «Таргете» – новые футболки, джинсы, спортивные костюмы; у него была «шевроле-импала», отец отдал ему ключи от машины в 1983 году, и на спидометре было еще далеко до ста тысяч, поскольку Боб никуда особенно не ездил; за дом было выплачено, налог на недвижимость смехотворный, потому что кому, на хрен, охота жить в такой дыре? В общем, если у Боба что и было, о чем догадывались лишь единицы, так это приличный доход. Он положил долларовую банкноту в кассу. Сунул руку в карман, выудил свернутые в рулон деньги, отсчитал семь двадцаток и добавил в кассу.

Когда он снова повернулся к Милли, та уже сгребла мелочь и рамку для фотографий обратно в сумку.

Пока Милли пила коктейль, Боб закончил с уборкой и вернулся за стойку. Милли сидела, гремя кубиками льда в стакане.

–  Ты когда-нибудь слышала о Малом Рождестве? – спросил он.

–  Конечно, – ответила Милли. – Шестое января.

–  Теперь никто уже не помнит.

–  В мое время это кое-что значило, – сказала она.

–  Во времена моего отца тоже.

–  Но для тебя уже ничего, – произнесла она печально, словно жалея его.

–  Ничего, – согласился Боб, чувствуя, как в груди словно бьется пойманная птица и не находит выхода.

Милли глубоко затянулась сигаретой, с наслаждением выдохнула. Снова закашлялась и потушила сигарету. Она надела поношенное зимнее пальто и засеменила к выходу. Боб распахнул перед ней дверь – на улице шел легкий снежок.

–  Спокойной ночи, Боб.

–  Иди осторожнее, – сказал Боб. – Не поскользнись.

В этом году вывоз мусора в той части Флэтс, где жил Боб, пришелся на двадцать восьмое число, и народ с вечера выставил свои баки к краю дороги, чтобы утром их забрал мусоровоз. Пока Боб шел к дому, он с любопытством и огорчением разглядывал, чту люди выбрасывают на свалку. Просто диву даешься. Столько почти новых и уже поломанных игрушек. Столько разной техники, которая еще прекрасно работает, однако ей вынесли приговор. Тостеры, телевизоры, микроволновки, стереосистемы, одежда, машинки, самолетики и чудовищные грузовики с дистанционным управлением, которым всего-то и нужно каплю клея здесь и кусочек изоленты там. И не сказать, чтобы его соседи были особенно зажиточными. Сколько раз Боб просыпался по ночам из-за семейных ссор из-за денег, не мог упомнить всех, кто по утрам впихивался в метро с осунувшимся от тревоги лицом, сжимая в потном кулаке газету, раскрытую на странице объявлений о найме. Он стоял за этими людьми в очереди в супермаркете и видел, как они перебирают свои льготные продуктовые талоны, и в банке, когда они обналичивают социальные чеки. Кто-то из них работает на двух работах, у кого-то есть крыша над головой только благодаря доплатам для малоимущих, кто-то мрачно заливает убожество своей жизни в «Баре Кузена Марва», глядя в пустоту и стискивая ручки пивных кружек.