Госпоже Фазен нечего было возразить, а, может, меня пожалела, согласилась дать скидку. Жан и Раш взяли свёртки и вышли вслед за нами.

Вместо следующих магазинов мы вернулись домой, при мне мачеха дала список моего приданого экономке и приказала всё купить в магазине для горожан. Экономка вздрогнула, кинула на меня быстрый взгляд и тут же, под окриком мачехи опустила голову и вышла из кабинета.

— Теперь поговорим с тобой, — мачеха села за стол, полуденное солнце осветило белокурые волосы мачехи, в детстве, когда не знала какая она, мне чудилось будто она ангел, но это быстро прошло. Сейчас слушая нервный стук длинных ногтей по полированной столешнице, я стояла теряясь в догадках какую же гадость на меня сейчас вывалит Эмма. — Надеюсь, ты понимаешь, свадьба будет в узком кругу самых близких людей.

— Спасибо, — я на самом деле была ей благодарна. Сплетни о падении наследницы рода Хилл смогу вынести, но не смогу вынести сочувствующие и злорадные взгляды гостей на свадьбе и держать высоко голову. Впрочем, я надеюсь, что ко дню свадьбы придумаю, как сбежать из дома.

— Я это делаю не просто так, — мачеха многозначительно замолчала. 

Конечно, не просто так, Эмма вообще ничего не делает просто так. Всегда и во всём для неё есть выгода. Я задержала дыхание: чувствовала, ничего хорошего мачеха не скажет.

— За мою доброту и заботу ты должна выпросить или выкрасть у Роберта долговую расписку Давида Рамоса.

День. Юг Аттавии, город Бларес 

Барбара Руж

— Крепись, деточка, — пожилая тера Картер сжала ладонь Барбары и медленно пошла на выход с кладбища.

Девушке было неприятно прикосновение сухой морщинистой руки. Сквозь тонкое кружево чёрных перчаток Барбара не могла это чувствовать, но воображение быстро "дорисовало" как бы это могло быть. Старые люди вызывали у Барбары отвращение. Они казались ей прошлогодней листвой, истаевшей, почерневшей за долгую зиму и абсолютно бесполезной. И если с листвой можно не считаться — выбросить, сжечь, то со старыми терами приходилось быть любезной, хорошей девочкой.

Несмотря на вчерашний ливень, работники кладбища постарались, чтобы земля была сухой, а дорожки чисто выметенными. Вымытые дождём низкие надгробия сверкали в ярких лучах солнца, будто их долго полировали. 

Мать Барбары похоронили рядом с отцом и братом. Стоя над могилами, Барбара пыталась понять: почему в её семье так рано умирают? Брату было девять, отцу тридцать пять (не перенёс смерти сына), а матери едва сорок девять исполнилось. Ни бабушек, ни дедушек. Великий будто забыл о роде Руж.

— Барбара, пойдём, пусть дух Нэнси обретёт покой о котором так мечтала, — отец Карл взял Барбару под руку, заставил отойти от могил любимых людей. — Великий позаботиться о твоей матери. Верь.

Барбара никому не верила, кроме матери, а теперь её не стало. Тщательно выстроенный план рассыпался — Даниэль не пришёл, чтобы почтить память матери своего лучшего друга (именно так он говорит о Рэнди) и поддержать Барбару. Тут Нэнси просчиталась несмотря на следование правилам и традициям безупречный Даниэль их нарушил. Барбара чувствовала, нет, знала, Даниэль специально не пришёл. Ничего. Вечером на оглашение последней воли умершей он обязан будет явиться, а там… Барбара едва улыбнулась, свободной рукой накрыла карман, в котором лежал маленький пузырёк тёмно-зелёного стекла.

В ресторации всё прошло по давно заведённым правилам: лживые речи, соболезнования, золотой суп, поминальные пирожки и заверения в помощи (если что понадобится). Барбара знала — все врут. Каждый говорящий также знал — он врёт. Традиции должны быть соблюдены, а в остальном на всё воля Великого. Каждый уходил с чувством выполненного долга добропорядочного жителя Аттавии.