Кусанский князь изумленно пялился на королеву: цитата из его старой книги была воспроизведена ею с дословной точностью!

– Или это, – Тхутмертари достала из ящичка манускрипт, испещренный пляшущими иероглифами, по виду необычайно древний, – вот они, мифические пророчества кхарийского мудреца Юфэня, жившего девять тысяч лет тому назад как раз там, где теперь находится ваш Кусан. Здесь также говориться обо мне; Юфэнь был неплохим пророком.

– Вы понимаете по-кхарийски? – вырвалось у кусанца.

– Ну, разумеется, – притворно оскорбилась Тхутмертари. – Мне известны разные древние языки, равно как и теперешние. Это бывает весьма полезно, скажу я вам. Вот, например, таблички яцтаков – эта раса исчезла с лица Земли сотни тысяч лет тому назад; я отыскала их в хранилищах Йесет-Мета, когда освобождала народ змеядов из подземной страны. Хотите, я вам почитаю?

Не дожидаясь ответа князя, она принялась читать. Язык оказался необычайно мелодичным, он звучал подобно музыке, и Ца Ю поневоле заслушался. Когда Тхутмертари наконец закончила, он внезапно осознал, что ничего не понял из прочитанного: язык дочеловеческой расы совершенно не походил ни на одно из известных ему наречий. Сочувственно улыбнувшись ему, королева перевела на кусанский:

– На этой табличке прославляются добродетели некоего яцтакского властелина, который прославился заключением долгожданного мира с глаханами. Он был поистине святым человеком, вернее, яцтаком, этот самый царь, если верить табличке; в сравнении с ним наши благочинные жрецы Митры выглядят сущими злодеями, – Тхутмертари рассмеялась над собственной остротой. – И всё бы было замечательно, если бы не знать, что пятью годами позже царь-святоша был убит, его подданные умерщвлены, а владения разграблены. Вы понимаете меня, князь?

Ца Ю подавленно кивнул. Нужно быть круглым идиотом, чтобы подумать, будто королева завела весь этот разговор, дабы извиниться за прочтение чужого письма. Она ничего не делает просто так. Первый испуг прошел, когда Ца Ю понял, что, во всяком случае, пока его жизни ничего не угрожает. Если злодейка желает побеседовать с ним, он не станет отказываться. К чему бы это ни привело.

– Я восхищаюсь Вашим Величеством. Однако я лучше приму мученическую смерть, чем вашу веру.

Тхутмертари оставила таблички яцтаков и вновь опустилась в мягкое кресло прямо напротив собеседника.

– Ну зачем вы так, – мягким, завораживающим голосом упрекнула его она. – Я вовсе не желаю, чтобы вы променяли свое Небо на моего Сета. Мне от вас это не нужно. Люди должны поклоняться тем богам, в каких верят.

Ца Ю решил, что ослышался, но Тхутмертари, видя его изумление, с чарующей улыбкой на устах повторила сказанное. Кусанский мудрец понял, как много нужно постараться, чтобы постичь эту натуру. Если сие вообще возможно. Он внимательно, но ненавязчиво оглядел сидящую перед ним женщину. На вид ей трудно было дать больше тридцати, однако стареющий князь прекрасно знал, что ей должно быть далеко за пятьдесят. Пышные волны золотых волос ниспадали на короткую белую тунику, оставлявшую открытыми точеные руки и ноги. Кроме простой туники и столь же непритязательных сандалий, на Тхутмертари ничего не было – ни короны, ни украшений. Князь неожиданно поймал себя на мысли, что ужасную стигийскую владычицу можно запросто спутать с обычной девушкой – если бы не поразительная красота ее. Такая красота неестественна для живого человека, невозможна без вмешательства божественных сил, и силы эти, увы, вовсе не желают миру добра и красоты… И еще от прочих людей её отличает некая злая аура, некое неясное, но устойчивое ощущение угрозы, которое могут прочувствовать даже неопытные маги – а Ца Ю относил себя именно к разряду таковых. Тхутмертари всюду несла с собой дыхание непонятного ужаса, так что рядом с ней чувствительным людям становилось плохо даже тогда, когда она улыбалась, шутила, демонстрировала им свое расположение. Вот и теперь князю было отчего-то трудно дышать, хотя воздух в библиотеке был чист, не в пример смрадному воздуху Луксура. Перебарывая это чувство, он вопросил: