Обратная дорога в будущее Виктор Тагиров

Часть 1

«ЧУЖИЕ»

Глава 1

Когда, это было? Давно! Наверное, у каждого человека все бывает в первый раз и бывает давно. И граница между этим настолько мизерна, что человек порой и сам не замечает, как, сделав шаг вперед, оставляет за собой целую вечность. Жил себе человек, любил, работал, творил, и вдруг в один миг все это кончилось, и жизнь уже не та, и человек не тот. В такой момент человек становится открытым как на ладони. Как жил, что делал, каким воздухом дышал? Человек и сам еще не знает, что жизнь уже подводит черту. У него все хорошо, у него большие планы, а черта уже медленно ползет слева направо, и ее уже не остановить, человек еще не знает, что он стоит уже на глазах у всех словно на «страшном» суде, на самом высоком холме, чтобы всем было видно кто он, и какой он. И сколько он не молит и не просит, сколько он не говорит о гуманности и прощении, избавления нет, и не будет. Жизнь нам дана одна и дается нам только один раз, ее на чистовик не перепишешь, и как в компьютерной игре не перезапустишь. Что у тебя в руках? Ты стоишь на высоком холме, окруженным добродетелями смелостью, честью и достоинством, понятиями в наше время смешанными и туманными. Или ты стоишь у позорного столба с ворохом из проклятий людских, с завистью, подлостью и гордыней, в обнимку с множеством скелетов из твоего шкафа.

Солнце. Ничего живого вокруг. Все исчезло, испарилось, перевоплотилось и спряталось от нещадной жары. Жалкий вид выгоревшей от солнца каменной пустоши сам по себе уже не давал никакого повода хоть для какой-нибудь жизни. Опаленные и прожаренные солнцем камни, словно в сухой и жаркой бане сами превратились во множество пышущих жаром излучателей. Пыль превратилась в какой-то невесомый порошок, и предательски взлетает вверх и медленным удушливым облаком опускается под ноги, обжигая пальцы даже в обуви. Жара даже издавала какой-то неясный удручающий звон. Неожиданно один из валунов легко отвалился и наружу вышел человек. Он аккуратно придержал валун, сразу выдав закамуфлированный под желто-грязный камень брезент. Пройдя несколько шагов, он поправил оружие и обернулся.

– Ты скоро там?

– Бегу уже, – из проема выскочил еще один человек, который бодро догнал первого, – Печет-то как, товарищ капитан! Куда летим-то?

– Вечно ты возишься, – не оборачиваясь, пробурчал капитан, продолжая идти.

– Так ведь это как посмотреть, товарищ капитан.

– Ну, пошла молоть деревня, – улыбнулся капитан.

– Придем вовремя, комбат спросит, что случилось? – он улыбнулся.

Капитан хмыкнул, и они, не торопясь, пошли по каменистой тропе. Пройдя не более двухсот шагов, они остановились перед небольшим, но ухоженным бараком. Хотя на барак это строение теперь было похоже мало, обложенное и прикопанное по скатам землей, песком и камнями, оно напоминало больше оборонительную точку. Капитан показал сержанту, где тот должен его ждать и, поправив панаму, вошел внутрь.

– Товарищ майор! Капитан Тихонов!

– Привет, Виктор, садись.

Тихонов присел на край стула и начал осматривать стены комнаты, как будто видел их впервые. Наспех отремонтированные стены сборно-щитовой казармы смотрелись смешно на фоне огромного полированного невесть откуда принесенного солдатами стола. На стене почему-то висит картина «Три богатыря», вместо какого-либо начальника. Виктор знал секрет этой картины, знал, как лицо с особым доверием «самого». Комбат ему сам рассказал эту историю. Однажды, когда тот был еще молодым ротным, к нему с проверкой приехал, какой-то незнакомый полковник. По причине того, что на пятой минуте проверки, полковник случайно обронил в унитаз свои часы, он возненавидел единственного свидетеля произошедшего, которым естественно был ротный. Громко распекая его за различные незначительные огрехи, полковник зашел в канцелярию и наткнулся на висящую на стене картину, на которой бельмом виднелось бледно-серое пятно. Вне себя от бешенства, он схватил кусок тряпки и, проговаривая в сторону ротного новые «неведомые» строки из его личных качеств, и начал тщательно тереть картину. Однако бледное пятно не исчезало. Только после нескольких безуспешных попыток полковник заметил, что это не пятно и не пыль, а вклеенная на лицо Ильи Муромца фотография ротного. Скандал был страшный, но ротный фотографию не снял, и только на картине со временем рамку подправил. С тех пор уже прошло несколько лет, и Иван Иванович Батрак превратился с начала в отличного ротного, потом в толкового начальника штаба, и вот теперь в прижимистого строгого комбата. Но, Тихонова он любил, и любил прежде всего за отношение того к делу, и главное, к происходящему вокруг. УВиктора никогда не было мелочей, никогда и ни в чем. Солдат Тихонов любил больше, чем Батрака, этого для комбата было более чем достаточно. Шестнадцать «боевых» выходов без потерь! Майор просто не мог быть недовольным Тихоновым.

– Тебе сколько человек нужно?

– Десять! – твердо ответил Тихонов и посмотрел прямо в глаза комбата.

Комбат улыбнулся и встретился глазами с Тихоновым. «Ухарь, какой! Десять! Хоть бы спросил куда, зачем, а то сразу десять! Эх, сорвиголова». Уж он-то знал Тихонова. Тихонов тоже знал комбата, если что серьезное, он бы сразу сказал, сколько брать и куда идти, а если не говорит, значит, ерунда. Они обменялись взглядами и улыбнулись.

– Возьмешь две коробочки, отвезешь продукты и боеприпасы на вторую. Только не тяни, пока тихо, а то мало ли чего. На складе я распорядился, документы все готовы.

Вторая застава, настоящая огромная кость в горле душманов. Взвод солдат под командой лучшего друга Виктора. Вани Беленького, несокрушимой стеной стал на пути караванов с оружием и наркотиками. К каким только уловкам не прибегали душманы и подкупом и обещаниями, и угрозами пытались они снять заставу. Часовые минометные обстрелы, сменялись ночными атаками, все тщетно, застава стояла как скала. Во время обстрелов над заставой взметался красный флаг, доводя до бешенства душманских минометчиков, и словно по команде на врага обрушивался огонь ствольной и реактивной артиллерии, а ночью их штурмовые группы неизбежно попадали на восстановленные при обстрелах минные поля и губительный огонь пулеметов. Беленький оказался отличным стойким солдатом, и талантливым командиром. Вторая застава, это и головная боль наших командиров, она самая дальняя, самая высокая, самая боевая. В дни затишья поездка туда похожа на увеселительную прогулку, но чаще бывают дни, когда доставка туда боеприпасов и продовольствия, это отдельная боевая задача с привлечением значительных сил батальона, зачастую с засадами, прорывами и десантированием. Сегодня было спокойно и можно не беспокоиться за транспорт.

– Почему, я?

– А, кто? – комбат прищурился.

– Нашли занятие разведчикам, – Виктор скривил недовольную гримасу.

– Ладно, ты! Разведчик «недоделанный». Думаешь, я не знаю, что Беленький мясо уже замариновал? А? – комбат ухмыльнулся и, состроив комичное строгое лицо, смотрел на Тихонова.

– Откуда, мясо-то? – Виктор опустил глаза, стараясь не встречаться с взглядом комбата.

– У начальника штаба на столе «пилюля» мне лежит. Сегодня утром радиоперехват принесли, и когда я вас «обормотов» отучу уже открытым текстом в эфир шпарить? В общем, по «строгачу» обоим, для профилактики, ну и в качестве приправы к шашлыку конечно.

– Есть строгий выговор, ясно, – Тихонов разочарованно покачал головой.

– Ну, вот и хорошо, и еще госпиталь с собой прихватишь, в полку сдашь из рук в руки.

– На кой мне эти бабы, Иван Иваныч, на кой мне этот полк? Чего я тут буду раскатывать, как на параде? Я на «цыпочках», чуть дыша, напрямик. Разрешите? Завтра же транспорт большой и наши и агитотряд пойдут, пусть с ними и едут, – Виктор прямо и эмоционально смотрел на командира.

– Чего-о? – комбат удивлено уставился на него, – не стыдно тебе? Бабы? Стыдись, капитан.

– Мне без разницы, товарищ майор, только мне их еще не хватало, итак табор насобирали, словно на свадьбу, а не в бой.

– Нет, никакого боя, понял? Нет, и не будет! Потерпишь часок, ничего с тобой не случится. Еще благодарить будешь, – комбат улыбнулся, глядя на удивленного и нахмурившегося Виктора, – там сама Маркова.

– Кто? Иваныч, мне хоть королева, без разницы.

Он вышел из казармы и сладко потянулся. Что-то грустное навело его на раздумья, он внимательно прислушался к своим мыслям, и ощутил пустоту. «С чего бы?» Вдруг вспомнились бессонные ночи в хирургическом отделении, потом похороны жены. Да, сейчас это ярко всплывает в памяти, а тогда в те дни, это было страшной депрессией. Сумасшествие медленное и верное. Вспомнился и тот выстрел, один единственный не на войне. Он успел поговорить с этим парнем и назвал себя, тот плакал и извинялся, хотя минуты его были сочтены. А, так ли уж сочтены? Ведь мог он ему помочь. Мог! Но не стал, не смог протянуть руку умирающему, пусть виноватому в гибели жены, но умирающему молодому парню. Тогда он решил, что места среди людей ему нет. Он пришел к командиру и честно во всем признался. Тот пожалел молодого офицера, пережившего недавно такое большое горе, как смерть беременной жены. Посоветовал ехать в Афган. Все прошло как не странно гладко, и вскоре уже Тихонов убыл к новому месту службы. Он похудел и в конец извелся, в душе считая себя убийцей. К месту службы он доехал с твердым убеждением и намерением получить свою пулю, как можно быстрее. Он так и ответил своему новому начальству, на вопрос «зачем ты сюда приперся?» Однако вместо ожидаемых боев он получил под начальство…полковой клуб. Промучившись две недели, сотчаянием и слезами на глазах провожая в бой своих товарищей, он снова предстал пред «грозные очи» начальства. Что говорил командир, Виктор вспоминать не любил, но только после разговора он твердо пообещал выбросить все из головы. Через неделю он принял свой взвод. Семнадцать будущих «тихоновцев» встретили его настороженно, но первые же бои показали, что Тихонов родился с командирскими погонами. И снова перед глазами похороны, ярко красный гроб, плачущий и причитающий люд, и он среди них мрачный и окаменевший, ни слова, ни слезинки. Потом он выплачется, потом он в пьяном угаре будет кому-то рассказывать о судьбе и душевной боли, а тогда девять дней он не сказал никому не слова.