– Так, – развернулся он к остальным, – расходитесь по домам, избы на ночь заприте. А ты, – веско сказал он, обращаясь к мужу тётки, решив не связываться со вздорной бабёнкой, – дочь на ночь в подполе запри, целее будете.

Тётка собиралась было снова что-то сказать, но под мрачным взглядом бондаря осеклась.

– Завтра продолжим поиски, – добавил он, с презрением взглянув на старосту, которого винил в произошедшем, и первым подал пример, тяжёлой поступью направившись к своем дому.

Топовчане, чуть помедлив, тоже начали расходиться, настороженно прислушиваясь: если это действительно были волкодлаки и они уже подошли так близко к деревне – жди ночных гостей.

Найда поплелась вслед за скорняком с женой, хоть её никто с собой не звал и она подозревала, что мачеха вообще с удовольствием прогнала бы её обратно в лес. Корзина оттягивала руки, после всего пережитого резко накатила усталость, и она едва переставляла ноги. Вместе с усталостью пришло равнодушие, она вполуха слушала, как мачеха убивается по Глашке, но как-то не задумывалась, что именно это значило. Осознание пришло позже, когда она вслед за родителями переступила порог дома. В светлице их ждали лишь две испуганные сестрицы, остававшиеся помогать матери по хозяйству – ни Глашки, ни Дашки дома не было. Сёстры с суеверным ужасом уставились на приёмыша: когда выяснилось, что на девушек в лесу напала стая, и Глафира с Дарьей пропали, про Найду в семье скорняка поначалу никто и не вспомнил. А вспомнив, как и все, решили, что и её тоже задрали волки. Найда поставила корзинку у ближайшей скамьи, чуть растерянно глядя на уже не нужное никому «приданое». От лёгкого стука корзинки об пол мачеха словно бы очнулась и тоже воззрилась на алые чаши бабушкиных ушек. «На приданое… для Глашки» – прозвучало у неё в голове голосом Найды, и она окончательно взбеленилась. Схватила корзинку и швырнула её в падчерицу, бросилась на неё следом, выдрать патлы, но та закрылась руками и выскользнула из избы. Преследовать её разъярённая женщина не стала, вместо этого обратив свою ярость на рассыпавшиеся грибы. С особым остервенением она топтала эльфийские чаши, невесть зачем спасённые Найдой. Топтала до тех пор, пока они не превратились в багряную кашицу и не стало казаться, что в комнате кого-то зарезали. «Лучше б волкодлаки её задрали!» – с ненавистью подумала она. – «Ну ничего! Со свету сживу мерзавку!» Буйство закончилось так же резко, как и началось, уступив место горю, жена скорняка осела на скамью и снова заревела в голос.

Найда забежала в подпол и спряталась в темноте за одним из ларей. Какое-то время опасливо выглядывала, ожидая, что мачеха ворвётся вслед за ней, чтобы продолжить взбучку, но та так и не появилась. Девушка почувствовала, как её мелко-мелко затрясло, словно от холода. Она села на пол и обхватила колени руками, пытаясь унять дрожь. Какой-то час тому назад, волкодлаки казались самым ужасным, что могло произойти, а теперь мачеха вернулась на своё законное место непрерывного кошмара всей её жизни. Найда уткнулась лицом в колени: ей бы выплакаться да успокоиться, но дрожь не проходила, а слёзы так и не шли. Сколько она себя помнила, ей говорили, что она бисово отродье, на ней порча, и что она одним своим присутствием может навлечь беду. Она воспринимала это как само собой разумеющееся, не вдумываясь. Да и не происходило до сих пор ничего. А вот теперь… что если она и вправду виновата? Но как? Бывшая тётка и раньше чуть ли не плевалась вслед, а тут и вовсе взбеленилась, на пару с мачехой. Того и гляди тоже кинется. Отчим говорил ей, что сначала её подкинули другой семье, как раз той самой тётки. И после этого на ту семью обрушилось одно несчастье за другим – приёмная мать сошла с ума, отец погиб, баба с дедой тоже. И, мол, всё из-за её – Найды – порченной сущности. Обычно это припоминалось, когда её в очередной раз «учили разуму», называя неблагодарной и внушая, что старая семья от неё отказалась, побоялась, а они приютили сиротку, потому как не по людски это ребёнка в болото выбрасывать. И поэтому она теперь им по гроб жизни обязана! Это она тоже, как правило, воспринимала как должное, но иногда дивилась. Если она действительно привлекает беду да лихо, отчего ж они не побоялись её взять? Если в той семье четверо взрослых погибло к её четвёртому лету, то как отчим решился привести такое отродье в дом? А ну как собственные дочери начали бы мереть как в голодный год? Иногда, Найда наоборот мстительно думала, что лучше бы её действительно ребёнком на болото выкинули. Тогда бы она точно стала нечистью, сильной и злой, и пришла бы отомстить всем обидчикам! Девушка зябко поёжилась: что если домечталась? Говорят же, что можно проклясть так, что человек окочурится. А проклятие же тоже просто пожелание, зачастую просто в сердцах. Найда снова припомнила бывшую тётку, сколько раз та ей сквозь зубы, походя, сгинуть желала, и опять поёжилась – пожелания словно бы обошли её стороной, вместо этого вернувшись к желавшему, будто в подтверждение того, что не зря от неё избавились. Бывшей семьи она не помнила, разве что какими-то урывками бабу с дедой. Да было ещё одно воспоминание, мимолётное и размытое, о мужчине, будто бы вытаскивающем её из какого-то омута. Но спросить об этом было некого, а когда она пыталась вспомнить сама, то накатывал такой липкий ужас, что она сочла за благо покрепче забыть. Вот только теперь, в черноте ночного подпола, после встречи с волкодлаком и огульных обвинений, воспоминания не преминули накатиться нескончаемым потоком, вываливая из до сих пор наглухо запертых чердаков памяти всё новые и новые детали. Мглистый водоворот, какие-то заунывные вопли, множество странных светящихся глаз, проступивших в той круговерти, худощавое измученное лицо какого-то мужчины, мерзкое ощущение чего-то склизкого рвущегося внутрь. Найда всхлипнула от ужаса, когда ей померещилось, что из мрака проступают те самые чудны́е разномастные глаза. Когда в темноте что-то прошуршало и прыгнуло ей на колени, у парализованной ужасом девушки не осталось даже сил на крик. Мгла взмуркнула и потёрлась о её щёку, и Найда наконец разрыдалась, от облегчения – это была всего лишь одна из их кошек. Если люди её не жаловали, то кошки наоборот, баловали своим вниманием. Кошка потопталась по ней лапками, безостановочно мурча, и наконец уютно устроилась на коленях, продолжая тарахтеть. Найда прижала тёплое тельце к себе, судорожно наглаживая, словно от этого зависела её жизнь, и сама не заметила, как, наконец, успокоилась и уснула.