Невезучая Мейси.

Но… подожди… он не собирается тебя убивать? Да? Пока точно нет?

Его раздражало, что я так долго промываю волосы. Он даже что-то про ножницы сказал. Но в конечном итоге, мне выдали два полотенца, одно на голову, второе на тело. Всё.

— Вперёд иди, а то таскай тебя теперь, — вытолкнул меня из ванной комнаты. Я шла перед ним, семеня по удивительно, но тёплому полу. Очередная нелепость. Какое мне дело до пола? Но, как оказалось, очень даже было дело.

Меня грубо, бесцеремонно направили в огромную комнату. Тут так непривычно для английских домов такой постройки, явно очень старой, вековые камни в стенах, окна вот в том подвале, где он меня держал, типовые. А здесь — модерн и минимализм. Окна большие, современные. Странный для этих мест контраст.

А ещё…

— Сядь, — указал мне место на полу. И я замешкалась, не понимая указания сесть на пол, но за это промедление мне на плечо легла рука, продавила книзу и я вынуждена была подчиниться. — На вот, — в меня полетела большая подушка со спинки дивана, — под очаровательный, сладкий зад свой запихни.

Сказать слова благодарности? Он издевался, но всё же пока не делал мне ничего серьёзно плохого. Физического насилия, которого я там в подвале избежала кажется чудом. И я до сих пор не могла понять, как он понял, что я девственница. Что такого он во мне увидел и, боже, почувствовал между ног. От воспоминания сжалась, стараясь не очень сильно показывать, насколько мне страшно, жутко, насколько мне хочется рыдать, выть, бежать…

— Хватит жаться и трястись, — отозвался мой мучитель. — А то на страх у меня зверюга поднимается. Не сделаю тебе ничего, — он даже не пообещал, просто констатировал факт. И наверное мне должно было полегчать, но как-то не особо. И вот это “зверюга поднимается” — что это значит?

В комнате было тепло, на полу тоже, я поняла, что согрелась в душе, и сейчас даже в этой унизительной позиции, у его ноги, мне не холодно. И я попробовала перестать жаться. Не очень получилось.

— Правила такие, — он сел передо мной, — первое — ты не пытаешься убежать, и не творишь всякой хероты. Поняла?

Я повела головой, поднимая на него взгляд, хотя не хотела, но хищник и жертва — так себя кролики рядом с удавами и ведут.

— Не слышу!

— Я поняла, — прошептала я.

— Хорошо. Бежать некуда. Там дождь и тебе придёт конец. Если ты не с ними, то тебя словят и пустят в расход. Здесь у тебя есть шанс выжить, поняла?

— Да, — на этот раз я не стала дожидаться его рыка на меня.

— Умница. Второе правило вытекает из этого — не шевелись. Вот тут, чтобы была, и больше нигде. Прятаться от меня нет смысла — я найду и в раже могу тебя пустить в расход, полагая, что ты там, где я тебя оставил. Это понятно?

— Да.

— Дальше. Если меня завалят. У тебя нет шансов против них. Может тебя спасёт от быстрой смерти этот мерзкий запах, который сейчас и стал потише, но не ушёл до конца, а значит… хотя, — он прищурился, ухмыльнулся криво и жутко какой-то своей мысли и мне не хотелось знать какой, — ты ж целка, мало кому такое нравится прям сходу, мы ж не в порнухе, — и да я не хотела слышать эти его мысли. — Но у них и без этого приворота на тебя встанет, потому что увидишь, испугаешься — рыбке придёт конец. Ясно?

— Д-да, — кивнула я, нервно сглатывая невольные слёзы.

— Будешь дёргаться — привяжу, — пообещал он и я мотнула головой в знак того, что не буду дёргаться. — Вот и договорились, — одобрительно хмыкнул он и встал.

После чего подвинул ко мне кресло, боком прямо к моей спине и уселся в него, вытянув ноги вперёд.

Повисла тишина. Щемящая и такая невообразимо осязаемая, даже звук бури, которая бушевала за окнами не спасала от этих леденящей кровь тиши и тьмы, которую озаряли только всполыхи близких молний.