«Мучительно наслаждаться» – хочется съязвить, но мой собеседник, вытянув шею, слушает капитана, словно боится пропустить важное сообщение.

– Вы тоже будете беззаботно отдыхать, сытно питаться и любоваться редкими морскими видами, а ещё разнообразно развлекаться, испытаете на себе эксклюзивные приключения, какие только может дать свободное плавание по морским далям к острову Счастья. Гарантом вашей безопасности являюсь я, – он опустил руку на рукоять кортика. Я – ваш капитан Алексей Васильевич Чайкин.

За спиной капитана собрались человек десять. Оборачиваясь к ним, он приглашает и представляет:

– Боцман нашего лайнера. Моя правая рука.

На авансцену выдвинулся статный курчавый блондин: фуражка торжественно лежит на руке; тонкая нижняя губа играет не то улыбкой, не то насмешливой гримасой.

– Прошу любить – Константин Филаретович, – выговаривает капитан отчётливо.

Боцман надел фуражку и взял под козырёк.

– Он будет заботиться о вас, как родной отец.

Они обменялись братскими улыбками.

– Все проблемы вашего быта он решит быстро и только к вашему удовольствию.

Мой собутыльник вспомнил обо мне, протянул бокал, чтобы чокнуться.

– Вот кто тут заправляет, – он сверкнул глазами в сторону боцмана. – Это ещё та команда!

Команда – всегда сила. И я хотел бы оказаться в команде. Но в какой? Лаборатория, которой я руководил, это был оркестр без дирижёра. Каждый играл, что мог, и я никому не навязывал свою волю. Джаз. Получилось много шума, мало эффектов. Сколотить команду и открыть своё дело – это что-то иное, совсем далёкое от меня. «Чтобы создать братство, нужны братья» – сказал классик. А изобразил братьев Карамазовых, чтобы убедить, что братства всё равно не получается.

– А капитан на самом деле никакой не Чайкин. Его настоящая фамилия Перевозчиков. А кличка этого самого Филаретовича, боцмана, – Джонсон.

Мой застольник сообщил мне об этом с возмущённым видом, даже покраснел, и, кажется, только теперь опять меня заметил. Глянул на свой бокал, на мой – пустой, схватился за бутылку, наполнил ёмкости.

– Позвольте! Мы ещё не знакомы. Валерий Павлович Гребенков.

Боцман, казалось, услышал его слова – смотрит на нас, словно фотографирует.

– Вы уже плавали с этой командой? – я поднял бокал. Пожалуй, в нём есть от гребенского казака: нос с горбинкой, карие глаза с искоркой. – Эдуард, – назвался я.

Мы сдвинули бокалы. Приятный звук. Где-то я его уже слышал!

– За знакомство! – Он повёл чёрной бровью и одним махом опростал бокал. – Вы что же, без семьи путешествуете? Холостякуете?

– Да, неприкаянная единица, – подтвердил я.

– Страховой случай. Как же так?

– Судьба такая, – это мой любимый ход конём. Тут я могу отвести собеседника в дебри разглагольствования на тему, что такое судьба.

Валерий клюнул:

– Это что выпало на долю. Хочешь или нет. Тебя не спросили. Родился в России. Рыжим или пегим. У бедных или богатых. Жена раскусила или терпит. Дети требуют миллион в наследство или удовлетворились наркотиками.

– Вот-вот, – поддерживаю поворот его мысли. – Судьба никем не играет. Она терпеливо сидит на тебе.

Валерий взглянул на меня орлино.

– Если папа распоряжался общественной собственностью, то сын её приватизировал. Это и есть удачная судьба в России. А вот и российская элита, – он указал рукой на эстраду, и капитан тотчас взглянул на нас. – И судьба – не только родиться в золотой колыбели, но и не выпасть из неё. Не вытряхнули бы.

– Лучше родиться в яслях, – возразил я. – За удачу!

– За успех, общий и окончательный! – он, кажется, доволен своим тостом. Вкусом вина тоже. Глаза его засверкали, и он снова устремил их на эстраду: в эту минуту выступает боцман.