Семья Мирзы Махмуда состояла из жены, семнадцатилетней дочери, учившейся в десятом классе, и двух сыновей – учеников восьмого и седьмого классов.

В квартале все знали Мирзу Махмуда как порядочного, благочестивого и честного человека. И если случалось ему брать товар в долг у бакалейщика, мясника или булочника, то он с ними всегда рассчитывался аккуратнейшим образом.

Ни разу в жизни ни он сам, ни его дети не были в кино. После работы Мирза Махмуд обычно заходил в Пятничную мечеть, расположенную как раз на пути к дому, и совершал там вечерний намаз. Ужинала семья в тесном домашнем кругу, и никто из знакомых или соседей понятия не имел, как они живут и чем питаются. Да и вообще Мирза Махмуд был очень замкнутым человеком и старался не давать повода для досужих толков.

У него было два костюма – один выходной, другой повседневный, уже сильно поношенный, ибо хозяин не снимал его с плеч многие годы, но костюм этот был всегда тщательно отутюжен, воротничок сорочки над строгим узлом галстука неизменно сиял чистотой. Окружающие считали его обеспеченным человеком.

И дети Мирзы Махмуда походили на своих родителей – росли скромными, воспитанными, богобоязненными и неглупыми. Ни один из них ни разу не провалился на экзаменах, они всегда переходили из класса в класс с приличными оценками. Мирза Махмуд старался по возможности дать детям хорошее образование.

* * *

…В тот день утром – это было 22 августа – Мирза Махмуд отправился в школу, чтобы записать своих детей на новый учебный год. Директор школы уже много лет знал Мирзу Махмуда и уважал его. Когда Мирза Махмуд вошел в канцелярию, он почтительно поднялся ему навстречу, но после приветствий и обычных расспросов извиняющимся и несколько смущенным тоном сказал:

– Весьма сожалею, Мирза Махмуд, но в этом году с записью детей будут некоторые осложнения. Дело в том, что в связи с дефицитом бюджета или по каким-то другим причинам правительство распорядилось взимать со школьников за обучение по семьсот с лишним туманов.

– Серьезно? Я не слышал. И когда же поступило такое распоряжение? – растерянно глядя на директора, спросил Мирза Махмуд.

– Да вот совсем недавно, буквально на днях, нам объявили об этом.

В канцелярии воцарилась тишина. Мирза Махмуд ерзал на стуле, удивленно хлопал глазами и вдруг схватился руками за голову:

– Значит, чтобы записать на новый учебный год троих детей, я должен заплатить примерно две тысячи двести туманов?

– Да, так приказано сверху.

– То есть вы хотите сказать, что мы с женой и детьми должны целых два месяца голодать? – с саркастической улыбкой заключил Мирза Махмуд.

Не решаясь, видимо, встретиться с Мирзой Махмудом взглядом, директор перебирал какие-то бумаги.

– Аллах свидетель, Мирза Махмуд, я тут ни при чем и могу сказать, что у тебя есть один выход.

– Отказаться от учебы детей?

– Ну что ты, что ты!

– Что же в таком случае?

– В инструкции, полученной нами, оговорено, что неимущие ученики от платы освобождаются. Если бы ты смог достать справку, что не имеешь возможности уплатить за учебу детей, мы могли бы не брать с тебя денег.

Лоб Мирзы Махмуда покрылся испариной, он прикусил губу и с горечью произнес:

– Стало быть, вы предлагаете, чтобы я, проживший честно и благородно всю свою жизнь, пошел и заявил во всеуслышание: я, мол, нищий, помогите мне, а?..

– Ей-богу, Мирза Махмуд, я тебе ничем помочь не могу, это там, наверху так распорядились… Что поделаешь? Приходится мириться с обстоятельствами… Иногда жизнь вынуждает человека опустить бороду в грязь, а потом, глядишь, он отмоет ее душистым мылом… Ну и тебе ради счастья детей надобно кое-чем поступиться… Ведь иного выхода у тебя нет!