Энн-Бланш плакала. Эмили заварила чай. Фанни наконец собралась с духом и начала задавать недвусмысленные вопросы, не утруждая себя сокрытием их финансовой подоплеки. Что, в конце-то концов, решили насчет старого манчестерского дома дедушки и бабушки? Продали – с убытком. Сказать по правде, Уильям был также вынужден продать – полгода тому назад – и Бич-Хилл, их загородное имение. А «Бентлиз мисселлани» он только что продал мистеру Бентли. По сути дела, они уже не могли позволить себе и дальше жить в Лондоне.

– Но насколько мне известно, он начал новый роман для журнальной публикации? – запальчиво произнесла Эмили. – «На южных морях».

Роман, о котором она вспомнила, его двадцать шестой, на самом деле назывался «Пузырь Южных морей[11], повесть о 1720 годе». Его публиковали частями в еженедельном журнальчике «Боу беллз», но в 1867 году не нашлось никого, кто бы им заинтересовался и стал читать – даже Элиза, в чьем распоряжении была его рукопись.

– Ааарррууу, – замычал Гилберт и затряс головой. – Гугга-вууу.

– Шшш… Все хорошо! – Уильям нежно потрепал старика по щеке. – Никто не сердится, братик. Мы просто обсуждаем, что лучше для нас всех.

Для миссис Туше далеко не лучшим вариантом был бы переезд Фанни и Эмили вместе с ними в западный Сассекс, но только сейчас она поняла, сколь неизбежной была перспектива этого события. И словно предвосхищая его, в гостиную вбежала Сара со следами угольной пыли на носу, облаченная в свое старое домашнее платье, – теперь ее обширная грудь наконец-то высвободилась из тесных оков платья предшественницы.

– Ой, вы не представляете, что мне сейчас рассказал мальчишка-угольщик! Мамаша Тичборна только что окочурилась! Об этом напечатано в газетах. Скажите мне на милость: и кто теперь поверит этому жирному ублюдку?

Когда миссис Туше в первый раз вызвали помочь девочкам Эйнсворт, они еще были слишком малы, чтобы об этом узнать. Фанни было три года, Эмили только год, а Энн-Бланш еще ходить не умела. Их молодая мама, никогда не отличавшаяся силой и здоровьем и все последние годы целиком поглощенная заботами о трех дочках, обратилась к Элизе за помощью. Ее молодой муж уехал в Италию. Почему он уехал в Италию?

«Я не могу точно тебе сказать; я ничего не смыслю в литературе и не понимаю его объяснений, которые слишком уж литературные. Все надеялись, что он пойдет по стопам отца, то есть займется юриспруденцией, станет, как и он, лицензированным адвокатом. Мой отец пытался сделать из него книготорговца и издателя, но у Уильяма душа не лежала к этому занятию. В прошлом месяце, потерпев массу неудач, он решил вовсе покончить с этим. И я полагала, что он вернется к юриспруденции. Но он всех нас удивил и уехал в Италию. Он говорит, ему уже почти 25, и ему нужно увидеть красоту и писать.

Я прилагаю его последнее письмо из Венеции – там масса описаний тамошних пейзажей. Ты познала личные горести в жизни, и я полагаю, что не ошиблась в надежде, что ты сумеешь помочь мне и дашь совет по поводу моих горестей.

Преданная тебе,

с любовью,

Энн-Френсис

Элм-Лодж, Килбурн,

12 мая 1830 года».

В переполненном омнибусе из Честерфилда Элиза все пыталась разобраться в сложившейся ситуации. В отношении Уильяма ее удивляло то, что могло бы удивить любого. Она не претендовала на то, что хорошо его знала, но помнила самые первые его слова, обращенные к ней: «Я – писатель и не намерен становиться кем-либо еще». Эта фраза засела у нее в памяти: в то время ему было пятнадцать лет. Ей самой тогда было двадцать один, и она недавно вышла за его дербиширского кузена Джеймса Туше. Приглашенная на званый ужин в дом к манчестерским Эйнсвортам, она с удовольствием встретилась со всей семьей – все они оказались веселыми, не предрасположенными к драматизму людьми, не имевшими склонности к вспышкам ярости или меланхолии, каковую она уже начала замечать в своем муже. Но драма все же была: после пудинга новобрачным вручили самодельную афишу («