– И я просто на дух не выношу эти мерзкие петиции. Никогда не знаешь, кто придет, кто не придет и с кем на эти званые ужины. Сторонники Карлейля, выступающие в защиту губернатора, а с другой стороны, твой так называемый «ямайский комитет». Там сам черт не разберет, кто есть кто. Шестеро из одного лагеря и полдюжины из другого. Подпишешь одну петицию – и потеряешь половину друзей, а подпишешь другую – потеряешь всех остальных. Говорю же: в чем бы ни заключалась истина, нет ничего ни приятного, ни цивилизованного в том, чтобы будоражить мирный Лондон из-за конфликта, разгоревшегося в нескольких тысячах миль отсюда.

– Вот-вот! – воскликнула простодушная Эмили, которая разделяла отцовское несомненное предпочтение приятных вещей мерзопакостным. – И кроме того, наш старый друг Чарльз – на стороне губернатора, вместе с Карлейлем – и что бы ты ни думала о Карлейле, Элиза… – Она торопливо тараторила, потому что все в комнате в течение многих лет не раз в подробностях слышали все, что Элиза думала о Томасе Карлейле. – …Ты должна признать, что наш старый друг Чарльз, каким мы его знали, по крайней мере, в те времена, когда он приезжал к нам в Кенсал-Лодж, всегда был другом слабых и бедных. Чем и прославился.

– Можно даже сказать, что он разбогател, демонстрируя эту дружбу.

Эти слова прозвучали далеко не мило и глубоко шокировали Эмили.

– О, Элиза, но так нечестно! Трудно найти большего добряка, чем он. Фанни, ты помнишь тот чудесный случай, когда он приехал навестить всех нас в школе? И привез нам пироги и книги и вообще был таким милым и добрым! Какой же это был сюрприз! Чтобы столь великий человек, как мистер Диккенс, нашел время сделать такой щедрый подарок трем маленьким девочкам, лишенным матери и оказавшимся вдали от дома.

Элиза гневно сощурилась, глядя на собеседников:

– Тебя слишком легко порадовать сюрпризами, Эмили. Я сопровождала его в той поездке, если помнишь, и тот факт, что он приехал в Манчестер прежде всего в поисках будущих персонажей – вот откуда взялись его нелепые близнецы Чирибль[35]!

– А вот это верно, девочки, – задумчиво произнес Уильям. – Он хотел встретить деловых людей-вигов на севере, а я ему сказал: «Если тебе нужны персонажи, Чарльз, то обрати внимание на братьев Грант». Я знал, что он использует их в качестве прототипов для нового романа.

Элиза громко расхохоталась, но без тени веселости.

– И он, безусловно, именно так и сделал. Милое занятие – взять двух живых людей и превратить в карикатуры, не стоящие и карандаша Крукшенка!

Эти слова были произнесены с такой силой, что Уильям поперхнулся табачным дымом и зашелся нескончаемым кашлем.

– Нашей миссис Туше мало быть аболиционисткой, она теперь еще подалась в литературные критики.

Но он сопроводил это замечание застенчивой улыбкой, как всегда делал в тех редких, но приятных ему случаях, когда их «старый друг» оказывался мишенью колких выпадов рецензентов.

– Что ж, и все равно я утверждаю, что ты несправедлива, – укоризненно заметила Эмили. – Никто в мире так не любит людей, как Чарльз.

– Выдуманных людей. Тех, кого он может контролировать. Я ничуть не удивилась, увидев его имя под этой петицией. Даже в юности он боялся хаоса. А реальная жизнь всегда имеет склонность порождать хаос.

Уильям усмехнулся, но с некоторым смущением, потому как никогда не знал, как реагировать на случавшиеся иногда у миссис Туше взлеты философской мысли.

– Но какой здравомыслящий человек любит хаос?

– «Гораздо лучше для человека допускать ошибки, будучи на свободе, чем поступать всегда правильно, но быть в цепях». Джон Стюарт Милль