Поэтому делаю в точности наоборот: буквально расплющиваю Моль всем корпусом по стенке кабинки. Тараню своими мышцами, над которыми убиваюсь в спортзале, подавляю волю улыбкой, от которой женские ноги просто рефлекторно раздвигаются до ста восьмидесяти градусов, и хриплым шепотом уточняю:

— Точно надо отодвинуться, Молька? А то я бы хотел, исключительно в целях конспирации, отрепетировать… глубину нашего знакомства.

Моль втягивает голову еще глубже, но на этот раз я успеваю поймать ее подбородок двумя пальцами и задрать его до нашего взгляда глаза в глаза. Вот сейчас, через миг, она просто поплывет. Никаких шансов, что с ней не сработает то, что безотказно действует даже на избалованных мужским вниманием женщин. Сейчас дерзкий Синий чулок узнает, чего стоят ее попытки корчить недо…

Ее взгляд, в самом деле, меняется.

Только вместо ожидаемого взгляда в ареоле радужных сердечек я напарываюсь на полное, кристально чистое безразличие. Точно так же она могла бы смотреть на скучный пейзаж или нудное кино. Причем, сквозь меня.

— Вся глубина нашего знакомства закончится через пятнадцать минут, - спокойно говорит Моль. Так же спокойно высвобождает подбородок из моих разжатых пальцев и проходит в разъехавшиеся двери лифта. – Кстати, забыла напомнить – меня зовут Вера. И в присутствии моих родителей меня нужно называть только так. Или придется все свести к нашим забавным прозвищам, которые есть у всех парочек, и называть тебя… козликом или барашком.

— Вера, - тупо повторяю я, на хрен свергнутый с трона своей неотразимости. – Вера.

Она снисходительно качает головой, делает три шага ко мне, берет под руку и со словами «Расслабься, больно только в первый раз» нажимает кнопку дверного звонка.

Я – Марик Червинский, мне тридцать четыре года, и минуту назад невзрачная Серая моль нанесла непоправимый моральный ущерб моим яйцам.

Нам открывает женщина в красивом голубом платье: видно, что она уже немолода, но при этом и прическа, и макияж, и сам наряд соответствуют всем модным веяниям. Я бы сказал, что передо мной классическая молодящаяся дама «немножко за пятьдесят».

— Прости, что опоздала, мам, - трещоткой говорит Моль и быстро подтаскивает меня к себе, хоть я вроде и не собирался сбегать. – У Марика в последний момент оказалась срочная работа - и нам пришлось заезжать подписывать очень важные документы.

— Верочка… - Челюсть матери «моей девушки» падает на пол.

«Верочка» бойко втаскивает меня через порог, где меня мгновенно берут в осаду не меньше десятка женщин: молодых и не очень, и даже пара сморщенных, как курага, бабулек. И все просто смотрят и молчат, молчат и смотрят, пока «Верочка» позирует со мной, сияя от счастья, словно я – трофей Самой Главной Умнице. Честно, у меня даже нет желания открывать рот и здороваться, но видимо придется, потому что одна из бабулек распихивает толпу руками, прорывается вперед и с прищуром спрашивает:

— Он чё – немой?

Дружный женский хохот додавливает то немногое, что осталось от моих «бубенчиков».

— Нет, Наташа, он просто уставший, - за меня отвечает Моль и вдруг начинает тереться щекой о мое плечо, словно кошка, которую подманили валерьянкой. – Знакомьтесь, это мой Марик. Правда, классный?

Со стороны может показаться, что ничего крамольного «Верочка» не сказала, но дьявол в мелочах, потому что все самое важное скрыто именно в интонации. С таким же успехом она могла бы притащить домой трухлявый пень и восторгаться его прекрасной текстурой. Но и это не самое фиговое. Такое чувство, что в этих словах заключена какая-то магическая сила или, скорее, тайное послание, потому что после них «сороки» накидываются на меня, словно на булку: начинают трогать, щупать, морщить нос от грязи на манжете рубашки. Кто-то «на галерке» громко обсуждает пятна на моей обуви и вспоминает героя какого-то фильма. А «Верочка» продолжает тереться об меня и позировать с голливудской улыбкой.