Костя прищурился, снова поджав губы.

– Дверь в камеру была закрыта, когда я пошел за кофе. И, думаю, я бы заметил здоровенную чёрную птицу, летающую там.

– Ворон, – поправила я, будто это имело значение. Я сама не знала, в чём разница. Оба – большие чёрные птицы.

Костя сжал кулаки.

– Мне плевать, хоть павлин, танцующий лезгинку! Его там не было, когда я уходил за кофе!

Может, стоило сказать правду. Я уже рассказала половину, и он ведь тоже видел того странного парня. Если я схожу с ума, то и он тоже… Но я вспомнила о маме, спящей в больничной палате в центральной городской больнице, одной из тех, кто так и не проснулся после Большого Сна. И решила промолчать. Она была причиной, по которой я должна была выяснить, кто этот странный парень и его птица, прежде чем меня упекут в психушку.

– Наверное, сквозняк открыл дверь, – буркнула я, толкая дверь клиники. – Ты же думал, что видел какого-то накаченного парня, помнишь? Кто знает, что ты мог видеть, а что нет.

Уф, я знала, что веду себя как стерва, и это не вина Кости, но я была раздражена и сбита с толку, и мне просто хотелось, чтобы всё закончилось, чтобы я могла вернуться домой, лечь спать и понять, что, чёрт возьми, делать дальше.

Он мне не поверил. Но это было неважно. Убедить нужно было Петра Сергеевича – он платил мне зарплату.

Я нашла его в главном офисе. Голые белые стены и бледно-серый ковер делали помещение унылым, лишенным всякой атмосферы. Единственным украшением была одинокая рамка с фото его жены и детей-подростков, которую, как я знала, он держал только потому, что жена заставила. Он дождался, пока я сяду, прежде чем заговорить.

Его усы дрожали от гнева, вена на лбу пульсировала, но он все же сдерживал голос.

– Не хочешь ли объяснить, что за чертовщина стоила мне полтора миллиона рублей в эту ночью?

– Птица, – начала я, чувствуя себя глупо. – Каким-то образом она попала в камеру сна. Мне пришлось войти и выгнать её.

– Птица? – Его усы снова дернулись, он сложил пальцы домиком и наклонился вперед. Он был на грани срыва, лицо пылало так, что я почти чувствовала жар.

Я кивнула, стараясь не покраснеть. Врать я никогда не умела.

Скрипнув зубами, он почти прорычал:

– Я проверил журнал дверей. После десяти вечера в камеру входила только ты. Хочешь сказать, что птица научилась клонировать ключ-карты и открывать двери?

Он крутил ручку в пальцах, его пухлые красные пальцы побелели от напряжения.

Я сглотнула, чувствуя, как всё глубже увязаю во лжи, и радуясь, что в камере сна не было камер видеонаблюдения.

– Может, кто-то из клиентов занес её в кармане? – Даже для меня это звучало как полный бред.

Он постучал ручкой по столу и облизнул губы.

– Идем.

Я последовала за ним в комнату наблюдения, где на полу валялись груды бумаги из принтера. Он схватил конец распечатки и чуть ли не ткнул мне в лицо, остановившись в нескольких сантиметрах от моих глаз.

– Полисомнография показывает полный хаос. Птица не могла этого сделать.

Я взглянула на графики. Всё было в норме до 1:57 утра. Я села за свой стол, пошевелила мышкой, чтобы разбудить монитор. То же самое – для всех подопечных. Нормальный сон, стандартные показатели, и вдруг, когда я вошла в камеру, у всех, кроме одного, начались проблемы со сном. Если, конечно, можно назвать проблемой мой крик на ворона и бегство с ним в руках.

У одного подопечного странные мозговые волны начались чуть раньше. Я вспомнила, что произошло за минуты до того, как всё пошло к чёрту. Я вышла в уборную, а Костя увидел того парня в чёрном. Его.

Роза Андреевна! Я ввела её имя и открыла её данные. Как и у других, её показатели были ненормальными, но у неё сбой начался на тридцать секунд раньше – ровно в тот момент, когда парень прыгнул на неё. Она все-таки почувствовала его… в своих снах.