Он наклонился ближе, его горячее дыхание коснулось уха.

– Я должен разорвать твою плоть и скормить тебя насекомым, человеческая грязь.

Человеческая грязь? Грубо!

– И испортить это чудесное место? – огрызнулась я, ожидая расплаты за свой дерзкий язык. Я не могла держать рот на замке, даже когда моя жизнь висела на волоске.

– Столько времени, а ты оказалась недостойной.

Что, чёрт возьми, это должно значить?

Он наполовину тащил, наполовину толкал меня обратно к рядам дверей. Мы проскользнули между двумя рамами к красной двери. Его босая нога пнула её, и без единого «прощай, было приятно познакомиться» он грубо вытолкнул меня через неё.

Я обернулась, но дверь захлопнулась прямо перед моим лицом, а через секунду исчезла, словно её никогда и не было.

Я рухнула на пол спальни, задыхаясь, нервы искрили, как оголенные провода. Ничто в моей жизни не подготовило меня к тому, что только что произошло, но быстрый взгляд по комнате показал, что ничего не изменилось. Кровать осталась неубранной, с книгой, которую я читала пару ночей назад, небрежно брошенной на покрывало. Стены всё так же покрывали унылые, выцветшие обои с цветочным узором, которые я собиралась сорвать еще три года назад, когда переехала сюда с Кириллом, но так и не собралась. Последние месяцы оправданием была не нехватка времени, а денег. То же самое с комодом, купленным с рук с намерением его отреставрировать, но теперь он обзавелся новыми сколами, которые никто не назвал бы «потёртый шик». Может, я могла бы изобрести «убогий шик» и так от него избавиться.

Всё было точно таким же, но в то же время – нет. Теперь я знала, почему больна моя мама. Почему год назад мир замер. Все врачи и эпидемиологи мира не приблизились к разгадке, но я – да. У меня был один шанс выяснить, в чём дело, и я его упустила. Дверь в то странное место исчезла, а это был единственный путь туда. Я бросилась на кровать и закричала от бессилия. Свет за окном подсказывал, что ещё день. Мои чувства сбились с ритма после получаса в темноте, но взгляд на часы подтвердил: время ужина. Потирая шею, которая ныла, словно после синяков от того типа, я поплелась на кухню и сунула в микроволновку последнюю дешевую замороженную еду. Это была моя последняя порция. Пока она грелась, я схватила мусорный пакет и выкинула в него всё, что осталось от Кирилла. Я уже начала отдирать обои в спальне, когда звон микроволновки возвестил о моем последнем ужине. Унылая масса выглядела не аппетитнее картонной коробки, в которой была упакована, но выбирать не приходилось. Это все равно лучше, чем то, что я буду есть завтра. Шкафы были пусты, остались только старые сухари. Проглотив скудную порцию, я вычистила клетку для морской свинки, чтобы вернуть соседке, и вышла на очередную смену.

Я подъехала к парковке клиники с тревогой после вчерашнего провала. Пётр Сергеевич наверняка будет там, весь на взводе. У меня не было даже Кости, чтобы пережить ночную смену, если только у Варвары не намечался очередной поход в спа, сломанный ноготь или другая «чрезвычайная ситуация».

Так что я удивилась, увидев машину Кости на парковке. На секунду мне показалось, что удача повернулась ко мне лицом, но тут подъехала Варвара, дочь Петра Сергеевича, на своей новенькой «Тойоте», подаренной папочкой.

Желудок скрутило – я знала, что сейчас начнется. Варвара была стервой высшей пробы, не упускавшей шанса напомнить, что она выше меня во всех отношениях.

– Слышала про вчера, – протянула она, её жемчужные зубы сверкнули в почти зверином оскале. Она была кошкой, я – мышью, и я ненавидела её за это. У неё было больше денег, чем я увижу за всю жизнь, и она не тратила их на помощь другим. – Жалко, меня там не было, чтобы это увидеть.