– Да это же Петруша! – удивилась Устинья. Не ожидала она, что её бывший жених так быстро сыграет свадьбу. Несколько украшенных лентами упряжек лошадей, с несущимися за ними санями с орущими и поющими людьми пронеслись мимо.

Устинья отвернулась. «Ну что ж, значит, не судьба», – подумала она. Вытащив бадью из колодца, перелила воду в ведро и медленным шагом пошла к крыльцу.

Отец сидел за столом около окна и читал «Оренбургские губернские ведомости». Очки у Гаврилы Ивановича сползли на нос, он и с интересом вчитывался в какие-то торговые новости.

Хмуро глянув поверх очков на Устинью, он сразу понял всё, значит, она знает про свадьбу. Да и как не знать, ведь пронеслись как назло по нашей улице. Нельзя было что ли по другой проехать… «Наверное, это Машка, невеста его подтолкнула», – подумал Гаврила Иванович, но вслух ничего не сказал.

Устинья, поставив ведро, сняла армячок и повесила его на гвоздик у входа.

– Садись, дочка, чай попьём, – позвал Гаврила Иванович.

Устинья молча присела на скамейку у стола, прислонившись головой к плечу отца. Гаврила Иванович растил дочку один. Долго они ждали с женой Любушкой первенца, очень хотел Гаврила сына, но жена всё никак не могла сохранить ребёнка, то мёртвого родит, то младенец, едва родившись, помирал. Уже и не чаяли они надежды на продление рода, как наступила ещё одна беременность.

Гаврила тогда боялся радоваться и сдувал с Любушки пылинки. И вот настал час родов. Всю ночь он ходил из угла в угол, пока из комнаты жены раздавались страшные крики, под утро всё стихло, уснул, сидя на стуле, и Гаврила. Проснулся от того, что его тронула за плечо Ермолаиха, бабка-повитуха. Гаврила вскочил. И ринулся в спальню жены.

Любушка лежала, раскинув волосы по подушке, вся постель была в крови. Лицо её было застывшим, глаза смотрели куда-то в потолок. Гаврила опустился на колени, обнял тело жены и зарыдал.

– Принимай дочку-то, – раздался сзади голос Ермолаихи.

Гаврила, не вставая, оглянулся. Бабка-повитуха держала на руках свёрток из белых льняных тряпок.

– Вот, полюбуйся – какая красота! – Ермолаиха улыбнулась беззубым ртом.

Гаврила поднялся к колен, подошёл к повитухе. В пелёнках выглядывало маленькими пуговками глаз крохотное создание, сморщенное и красное. «Какая уж тут ещё красота, вот подрастёт тогда и будет красавицей», -подумал Гаврила. Взяв осторожно свёрток на руки, он долго любовался малышкой.

– Это всё, что у меня от Любушки осталось, – вздохнул он.

И вот теперь его Устинья выросла. Стала статной, красивой девушкой на выданье. Только вот не сложилось у них с Петрушей Афанасьевым. Гаврила Иванович мотнул головой, словно отгоняя давние воспоминания, и снова взял в руки газету. Только буквы расплывались перед глазами, сливаясь в одно чёрно-белое, полосатое пятно.

Октябрь 1941 года. Украина. Артёмовск.

Габидулла размеренно вышагивал в колонне солдат. Их взвод в составе всего полка двигался в направлении Артёмовска. Немецкие войска приближались к городу, и стояла задача удержать важный железнодорожный узел.

По пути попадалось множество людей, которые шли в обратную сторону, это жители Артёмовска, бросив всё имущество и дома, взяв самые необходимые вещи, шли искать новый приют.

Сотни уставших детей, женщины, старики, дети брели по развязшей от дождей дороге. Они с укором смотрели на проходивших солдат. Защитят они их родной город или оставят на растерзание врагу?

Пока Красная армия отступала, уже пали Минск и Киев, а гитлеровские полчища продвигались всё дальше вглубь страны.

«Как же так? – думал Габидулла. – Говорили, что победим врага на его территории, чуть ли не шапками закидаем, а он топчет и топчет нашу землю».