Пол был застлан сеном – у самой стены разместилась парочка крупных стогов, меж которых вполне могла скрываться «кошачья колыбель». Однако оттуда не доносилось ни единого писка: котята спали – крепко и безмятежно, как и положено всем младенцам.

Укротитель зашагал к ближайшему из стогов, приговаривая:

– Просыпайся, Сури́, моя нежность, с тобой хочет познакомиться одна мадемуазель…

Сено зашевелилось, и вдруг… из-за стога показалась огромная голова – пятнистая, лохматая, рыжая!.. Два круглых, не менее рыжих глаза сонно моргнули. Зрачки хищно вспыхнули в полутьме, отражая свет керосиновой лампы… Клыкастая пасть раскрылась в протяжном зевке, словно хозяин этой самой головы намеренно старался продемонстрировать все до одного имеющиеся у него зубы, и наконец – из глотки донëсся утробный рык, похожий на раскат летнего грома.

Едва осознав, что в трëх шагах от меня покоится взрослый тигр, я с визгом выскочила за дверь и бросилась к Апсэлю, успевшему уместиться на деревянной бочке, стоящей вблизи вольера.

– Т-с-с… девочка, – пьяно взмолился Эрпине, – не то перебудишь всех попугаев… – Казалось, перспектива встречи с разбуженным попугаем пугала укротителя куда больше лежащего под ногами зверя: не обращая внимания на утробные звуки, он преспокойно развалился на стоге, рядом с так называемым им «котёнком».

Тигр поднялся на ноги и отряхнулся, ни на минуту не прекращая изображать из себя полосатую грозовую тучу… – дикий зверь, очевидно, был крайне недоволен этим полуночным пробуждением. Огромный и злобный, он прошёлся по вольеру, разминая лапы, и вдруг… всем своим весом напрыгнул на лежащего Эрпине!

Решив, что укротитель вот-вот останется без головы, я в ужасе вцепилась в рукав Апсэля!.. Однако ветеринар и не подумал сдвинуться с места!

Секунда, другая… Я уже готова была зажмуриться!.. Но Эрпине довольно закряхтел, выбираясь из-под тяжелой меховой груды, и в следующий миг смертельная стычка с хищником превратилась в дружеские объятия.

Тем временем второй стог сена тоже пришëл в движение: как и прежде, показалась миру исполинская голова, загремел утробный гром… – и вот уже другой, не менее крупный тигр развалился рядом со сладкой парочкой, ревниво требуя внимания укротителя.

Я возмущëнно вскрикнула:

– Но это вовсе не котята!

Заслышав это, Эрпине приподнялся на локтях и улыбнулся так, как если бы я была совсем несмышлëным ребëнком, который всерьёз пытался убедить его в том, что планета имеет форму блюдца, через край которого порой переливаются океаны.

– Девочка… – сказал он, продолжая наглаживать бока своих подопечных. – Разуй свои большие лошадиные глаза…

Апсэль неловко прокашлялся:

– Иди-ка ты спать, Софи! Найдëшь дорогу к вагончику?.. Ну вот и славно, – ветеринар подтолкнул меня в сторону выхода, – ложись пока на мою кровать…

Всё ещё дрожа от мысли о приоткрытой дверце вольера с тиграми, я заспешила по коридору – так быстро, как позволяла мне перебинтованная нога. То была лишь моя фантазия, или хвостатые артисты действительно пробудились ото сна, взбудораженные внезапным шумом, но мне мерещилось, что в тени вольеров – то здесь, то там – зажигаются чьи-то внимательные глаза…

Стоило мне добраться до попугаев, как одна тёмно-синяя птица (гиацинтовый ара, как позднее поведает мне Апсэль), – окинув меня недовольным взглядом, сказала:

– Merde3!

Не зря Эрпине боялся будить пернатых! Поражённая этой грубостью, я едва не влетела в стенку, как вдруг услышала за спиной тихий голос укротителя:

– Постой… ты сказал, она наш новый Пьеро?!

– Аллилуйя! – Апсэль возвëл руки к небу.

Выйдя на лестничную площадку, я аккуратно прикрыла за собою дверь и затаилась, поглядывая сквозь щëлку. Отчего-то я была уверена, что эти двое продолжат говорить обо мне, – так оно и вышло.