Его всего трясло. Он вышел из меня, я от боли плакала. Натёрто всё внизу.

Отпустил наконец-то мои ноги, и я использовала кресло по прямому его назначению. Развалилась. Откинув голову на подоконник.

Он упал лицом в мой живот. И я невольно положила руку ему на голову, погладила грубый ёжик коротких волос.

И мне было обалденно.

— Так хорошо, — обнимал он мои ноги.

Не призналась в этом, потому что валить надо.

— Ляг со мной, Лидочка.

Откуда в мужике столько сил?

Он стянул очередную резинку и выкинул на пол.

Мужчина поднялся и за руку повёл меня к кровати.

Еле перебирала ногами.

Откинув одеяло, Лёха вполне учтиво пригласил меня лечь. Что я и сделала.

Тут главное не отключиться, чтобы не пришлось утром ему в глаза смотреть.

Легла набок, он сзади пристроился. Обнял. Минута тепла и полного кайфового расслабления. Болели: губы и горло, шея от жалящих поцелуев, покусанные соски, попка и писечка. И слабость с истомой переплелись, я согревалась.

Мужская рука над моей головой потянулась к прикроватной тумбочке.

Дёрнулась ошарашенная до глубины души. Что серьёзно? Ещё раз?

— Чщ-щ-щ, — зашипел в ухо. — Я ласково.

Закрыла глаза. Чувствуя, как он скользит внутрь.

— Не могу насытиться, — ласкал он. И я от этого разомлела. — Так заводишь, так тебя хочу.

Щипались складочки, натёртые до боли. Но я попой ближе к нему подалась. И засыпая на ходу, балдела от того, что меня так сильно хотят и нежненько потрахивают.

Я больше не кончила. Почти вырубаясь, почувствовала пульсацию внутри и хриплый стон.

Он приподнялся, проехался по влажной от пота спине, своим рельефным торсом. Чпокнула резинка и улетела к своим собратьям по постельной работе.

Лёха упал и сгрёб меня к себе в объятия.

Глаза закрывались сами собой, я изо всех сил старалась не отключиться.

Его мерное посапывание дало знак, что пора тикать. На одной силе воле встала.

Подушку, на которой лежала, сунула ему в руки и выскользнула из кровати.

Не издавая шума, подобрала своё барахло и на цыпочках вышла в прихожую.

Три комнаты. Одна пустая. В другой тренажёрный зал. Кухня чистая. Я в спальню закрыла дверь. Спешно натянула трусики, влезла в платье. Влажные волосы в узел завязала.

У вешалки лежало портмоне.

Я покосилась на дверь и спокойно открыла мужской кошелёк. Взяла в руки водительское удостоверение. На меня смотрел пацан с копной чёрных волос, смотрел исподлобья, суровый такой. Самоделов Алексей Григорьевич. Будет двадцать пять лет… А мне будет тридцать два.

Охрюнительно я влетела! То-то он так трахается.

Вышла из квартиры, прикрыв за собой дверь. На лестничной площадке надела туфли.

Ещё бы знать, куда он меня привёз.

На улице прохладно. Обняв свои плечи, я побежала под фонарями в ночной мегаполис, где постараюсь спрятаться от своего падения.

А на губах улыбка.

2. 2

2 Себя полюбить хочу.

— Дети, полюбуйтесь на тётю Лиду с бодуна.

Я слабо пыталась натянуть на себя одеяло, но Ольга настойчиво меня оголяла. Заметив, что под одеялом я совершенно без одежды, оставила это неблагодарное дело, и меня в покое.

— Платон, открой окно! — командовала моя старшая сестра.

Мимо пробежал мой племянник. Ему восемь лет. Следом за ним племянница, Полина, этой пять лет.

Открыли балконную дверь, и в комнату ворвался холодный воздух.

Конец лета… Я точно помню, что в клуб шла в куртке, а обратно почти голой.

— Так-то лучше, а то бы сдохли как мухи. Лидок, у тебя и мухи сдохли, такой духан стоит, — измывалась над больной алкоголичкой злая Оля.

Я украдкой посмотрела одним глазком на детей. Они русоволосые и сероглазые, как мы с Ольгой. Правда, Оля в свои тридцать пять неожиданно стала блондинкой.