– Помню, вы говорили о том, чтобы поставить «Алеко». Как вы себе это представляете?

– Как в барских усадьбах XVIII века. Это должен быть любительский спектакль. Например, молодые барышни танцуют неумело, а вдруг входит пожилая дама и танцует прекрасно. Маленькая девочка кричит: «Бабушка!» Главное, чтобы хорошо пели…

Однако вернемся в Иркутск.

Святослав Теофилович отправился в костел заниматься. После занятий вернулся утомленный, опустился в кресло, вздохнул и сказал:

– Какая притупляющая работа. Механическая. И нет другого выхода. Надо играть это место полчаса. И все. Другого выхода нет. И все равно нет гарантии. Всю жизнь льешь воду в решето…

В тот день мы в первый и единственный раз спустились пообедать в ресторан. Хотя мы сидели там совершенно одни и ресторан был очень уютный, Святослав Теофилович пришел в полное уныние, видимо, все же от некоего казенного отпечатка. Даже мои слова, что здесь такая же материя, как у нас на даче, были истолкованы им по-своему:

– И материю у вас стащили… и решетка какая-то…

Святослав Теофилович вернулся в номер и попросил почитать Рембо. Прочитали стихотворение «Таможенники».

– Рембо попробовал таможню на себе.

Вечером Рихтер пошел в костел уже с Олегом – репетировать японскую программу. Они вышли в 20 часов 24 минуты. Святослав Теофилович сказал, что заниматься будут до 23 часов 24 минут. Так и было. Вернулись в гостиницу в половине двенадцатого, но день еще далеко не кончился: предстояло составить подробный план гастролей Японии с учетом всех изменений, перевести его на английский язык, чтобы Мидори-сан могла с утра отправить в Японию телеграмму.

Программа гастролей, в которых должны были принять участие Наталия Гутман, Олег Каган и Юрий Башмет, составлялась со всей характерной для Святослава Теофиловича тщательностью, со всеми подробностями. Так как с Олегом предстояло играть сонату Равеля, речь зашла об этом композиторе.

– Какой все-таки молодец Равель. Вот у него вышло то, что не до конца получилось у Гогена.

– Почему у Гогена?

– Потому что он хотел того же… Он все-таки декоративный… Ну, кроме нескольких картин. У Равеля я не люблю только Сонатину. Она пресная. Я вообще не люблю сонатины – в этом есть что-то от школы. А еще, знаете, что я не люблю? «Скарбо»! Потому что это перепев «Мефисто»[32], более утонченный. Но «Мефисто» гораздо лучше, это гениально.

Восторгался «Паваной», «Вальсами», «Матушкой Гусыней».

С четырех часов было отведено специальное время, чтобы посмотреть церкви, Ангару, Художественный музей.

Мы зашли за Святославом Теофиловичем в костел, стоял чудный солнечный день, и тогда Рихтер «заметил» Спасскую церковь и Богоявленский собор. Долго всматривался в архитектуру, отходил на разные расстояния, обошел со всех сторон, сначала отдал предпочтение Богоявленскому собору, но потом пришел к выводу, что выбрать трудно – Спасская церковь тоже хороша. Вспоминал Коломенское. Надо сказать, что не слишком интересовался деталями, касающимися времени создания этих сооружений, стилей, особенностей и прочее. Скорее, впитывал в себя образы строений. Дошел до Ангары, которая изумляет быстротой и мощью своего течения, широченная, могучая река.

– Беспорядок на берегах все портит, – сказал Святослав Теофилович.

Эта прогулка была замечательна еще и тем, что всякую случайно оброненную фразу Рихтер немедленно превращал в отрывок из какой-нибудь оперной арии, и требовалось угадать название оперы.

Например, Олег про часы-ручку-будильник, висящие на груди Мидори-сан, сказал, что у него тоже такие есть. Мидори спросила: