Инь не владела боевыми искусствами, если не считать пары базовых приемов самообороны, и это было заметно. Она едва задела рукав незваного гостя, а он изо всех сил врезал ей по правому плечу. Девушка отлетела в сторону, больно ударившись о полку.

Стиснув зубы, Инь бросилась за противником, но он уже шагнул за дверь. Она успела лишь схватить его за плащ; пальцы сомкнулись вокруг чего-то гладкого и твердого, вроде камешка. Девушка потеряла равновесие и рухнула на пол. Незваный гость исчез в сумерках.

Инь с досадой ударила кулаком по земле. Как она позволила ему сбежать? Но, разжав кулак, она увидела на ладони овальный нефритовый кулон, черный, как обсидиан. На одной стороне кулона был вырезан замысловатый рисунок – дракон, парящий среди облаков.

В конце концов, она вышла из схватки не с пустыми руками.

– Инь, – раздался в шатре тихий голос.

– Отец? – Инь вскочила на ноги и огляделась.

Вождь клана Аньхуэй лежал в луже крови, придавленный опрокинутым книжным шкафом. Из раны торчало блестящее лезвие кинжала.

– Отец, – прошептала Инь дрожащим голосом – она боялась крови. – Что случилось? Надо тебя вытащить. – Она попыталась приподнять шкаф, но не смогла. Ее охватило бессильное отчаяние. – Я позову на помощь, я…

– Инь, не надо. – Отец выдавил улыбку и указал на восьмигранную лампу сандалового дерева в другом конце мастерской. Она валялась на полу, частично скрытая большими листами пергамента. – Прошу тебя, дай ее сюда, – слабым голосом попросил он.

Инь кивнула и бросилась к лампе.

Отец смастерил ее много лет назад в подарок матери. Ее грани покрывала искусная резьба – история их знакомства, когда Аньхуэй Шаньцзинь был еще очень молод и самоуверен, а его будущая жена, дочь деревенского коневода, – застенчива. Мать умерла десять лет назад, и с тех пор эта лампа всегда стояла у отца на верстаке – во время работы он вдыхал исходящий от нее тонкий аромат.

– Позволь, я сбегаю за подмогой, – умоляла Инь.

Вождь покачал головой.

– У меня мало времени. – Дотянувшись до лампы, он приподнял деревянную крышку, достал изнутри книгу в кожаном переплете и осторожно вложил ее в руку девушки. Инь и не подозревала, что внутри что-то спрятано.

– Никому не говори об этой книге и сама в нее не заглядывай, ты меня поняла? – сказал он, чеканя каждое слово. – Когда будешь одна, сожги ее.

– Что это?

– То, что принесет гибель нашему клану, а может, и кланам всех Девяти островов. Мне не следовало соглашаться на участие во всем этом, но мой разум оказался слаб, да и сердце тоже. Такова цена недовольства Ка Ханя. Сделай, как я велю, мой драгоценный ягненок, и обещай, что не будешь охотиться за человеком, который был здесь только что. За ним стоят силы, нам неподвластные. Я не смогу упокоиться с миром, зная, что ты в опасности.

Инь кивнула. Сквозь слезы она смотрела, как жизнь утекает из добрых карих глаз отца.

– Передай маме, что я скучаю по ней, – сказала она, крепко сжимая в ладонях мозолистую руку отца.

– Ты так похожа на нее, дитя мое. Но я молюсь, чтобы ты не пошла по нашему пути…

Аньхуэй Шаньцзинь улыбнулся и закрыл глаза, засыпая навеки.

Неделю спустя Инь стояла перед могилами родителей на краю отвесного утеса. Далеко внизу о его подножие бились океанские волны, а тут, наверху, ветер трепал длинные пряди ее темных волос, перебирая бирюзовые бусы головного убора, и те издавали легкий перестук, словно капли дождя падали на крышу.

Она не сводила глаз с миниатюрного шатра, отмечавшего место последнего упокоения отца и матери. Его поставили по аньтажаньской традиции – пусть у умерших в загробном мире будет удобное жилище. Когда умерла мать, отец смастерил его сам. Инь тогда было всего восемь лет. Теперь и он навсегда поселился в этом крошечном доме.