Эльфин был совсем рядом, у него были короткие светлые волосы, которые топорщились над высоким лбом – в них можно было запустить руку и ощутить пряди между пальцами. Совсем гладкое, молодое лицо, к которому можно прижаться щекой. Углами расходился в стороны небрежно сколотый белый ворот, и Керидвен знала, что если потянется поцеловать жилку, убегающую внутрь, то услышит губами биение крови под соленой кожей. Но Эльфин смотрел на нее сейчас – изнутри себя, через свое давнее прошлое, через море, затопившее Атлантиду – и все становилось зыбким. Только оболочка; только игра; только мираж над волнами, через который они перемигиваются огнями во тьме, как маяки между островами.

Керидвен отвернулась. За высокими окнами стелились холмы. По холмам вился затейливый узор из кругов, завитков и спиралей – в точности такой, как у Эльфина на жилете. Вчера его еще не было – и, наверно, не будет завтра.

– Я плохо знаю, что здесь у вас так, а что не так, – сказала Керидвен.

Эльфин обнял ее.

– Здесь… по-разному. Не слушай то, что вокруг. Слушай себя.

Шепот коснулся затылка и потек по позвоночнику, оставляя огненный след, собираясь внутри, как вино в кувшине. Будто поцелуи просачиваются под кожу и падают каплями со свода пещеры, вниз, на раскаленное озеро внутри.

– Так… так… и вот так…

Кап…

Кап…

Кап…

Опущенный полог светился изнутри медовым. От дановских светильников в изголовье шел янтарный свет. Замерший Эльфин казался статуей. Будто схлопнулась раковина. Вот он был весь тут – и нет его. Будто даже дышать перестал.

Керидвен перевернулась на живот, подперев подбородок ладонью. И как тебя выцепить обратно?

Она подтянулась выше и чуть куснула его за плечо. Плечо дрогнуло, отзываясь. Под кожей перекатился мускул.

– Много у тебя было женщин до меня?

У Эльфина скользнула усмешка по губам.

– Ни одной.

Керидвен хихикнула и ткнула его кулаком:

– А говорил, дану не врут!

У Эльфина задрожали опущенные веки. Ресницы у него были светлые и жесткие, как остья у колоса. Он вдруг вскинул взгляд, и Керидвен замерла. Зрачки были вертикальные.

– Что значит – «было»? Со сколькими я спал? Скольких любил? О скольких заботился? Со сколькими был знаком? Со сколькими делил кров, или еду, или землю? Что вообще значит – «обладать»? Нельзя… невозможно обладать человеческой душой до конца, она постоянно меняется. Это как удерживать воду в пальцах. Всегда… всегда есть какой-то предел, который остается недостижимым, даже когда тебе кажется, что вот, все, уже все… и опять нет. Есть тело – с телом проще всего; есть разум – с ним сложнее, но не слишком, есть пламя… и когда ты видишь душу… душу, то, что возникает на стыке всех трех… – он откинулся назад и покачал головой. – Это невозможно. Душа всегда ускользает.

Керидвен села, пораженно вглядываясь ему в лицо.

– Но ты пытался!

Эльфин серьезно посмотрел на нее.

– Да. Я пытался.

Керидвен заправила прядь за ухо, пытаясь осознать происходящее. «Поздравляю, ты вышла замуж за инкуба», прозвучал голос брата в ее голове. Эльфин провел рукой по лицу, стирая с него выражение.

– Извини. Не надо было это на тебя вываливать.

Керидвен вдруг стало очень грустно почему-то. Она погладила его по груди. Эльфин широко вздохнул. Где-то внутри, под гладкой кожей, билось сердце, как птица в клетке. Есть ли у дану сердце? Или это тоже иллюзия, как все на свете? Все на свете, кроме невидимых золотых нитей, которые пришивают их друг к другу?

– И со сколькими ты венчался? – спросила она.

Эльфин повернул голову и опять заулыбался.

– Ни с одной. Ты первая.

– Да не может такого быть!

Эльфин опустил ресницы.