– Ты делаешь мне больно. Я не пойму, чего ты хочешь? Зачем привел меня сюда?

– Утопить!

Совершенно серьезно ответил Сальва. Так мрачно, что мурашки побежали по коже.

– Пошли. Я отведу тебя домой.

Встал из воды и меня поднял. Ноги после поцелуя ватные. Мокрое платье прилипло к телу, и я вижу скользящий по нему черный, голодный взгляд Сальвы. Обхватила себя за плечи.

– Сама дойду.

Потом резко к нему повернулась.

– И никогда больше не смей меня целовать и приближаться ко мне! Придурок!

Подхватил меня под руки и дергающуюся, сопротивляющуюся потянул к дереву, вмял в ствол.

– Посмею... завтра придешь сюда, и я буду тебя целовать, малая. Так целовать, что губы опухнут.

– Ни за что! Задолбаешься ждать!

И снова взгляд плывет от его близости, кажется, я не могу оторвать этот взгляд от его рта.

– Придешь, – шепчет у самого моего лица, – еще как придешь.

– Не приду!

Едва касается губами моих губ.

– Придешь!

– Нет!

– Даааа!

Его ладонь властно легла на мою грудь и легонько сжала. Какой порочный взгляд, черный, страстный. Большой палец коснулся соска и слегка потер. Из-за холодной материи прикосновение было настолько чувствительным, что я приоткрыла рот, не в силах оторваться от его взгляда. Пальцы сдавили набухший кончик, покрутили. А губы скользят по моим, но не целуют. Рот широко открыт, и я жду, когда набросится, когда вопьется зверем. И все мысли там, в его пальцах, ласкающих грудь, сжимающих ее.

И вдруг резко отпустил.

– А теперь давай! Домой! Спать!

С трудом разбираю его слова, взгляд пьяный, все тело дрожит, и сосок горит от его прикосновений, болит, ноет, и внизу живота тоже, и там. Между ног. Там пульсирует и саднит, как в ожидании и предвкушении. Стыдно. Черт! Как же стыдно!… Сволочь! Ненавижу его!

– Завтра в полночь, малая. Здесь же.

Крикнул вслед, а я отбежала на несколько шагов и обессиленно прислонилась к дереву. Не приду! Ни за что!

Надо вместо себя под одеяло вещи положить, а то Ма заметит, и тогда будет грандиозный скандал.

Всегда боялась темноты, боялась леса, а сейчас сама иду, приподняв подол платья, выглядывая из-за деревьев и оборачиваясь назад, чтобы убедиться – никто не видел, как я сбежала.

Ма сегодня, как назло, поздно легла и ко мне несколько раз заходила. То окно закрыть, то одеяло поправить. А я лежу и на часы смотрю, а у самой щеки горят и от предвкушения сердце колотится, как бешеное. Как стихло все, вылезла из кровати, к двери подошла, прислушалась, потом осторожно окно открыла и выбралась на улицу. Когда мимо спальни родителей проходила, услышала их голоса и затаилась. Не спят. Могут мой силуэт за окном увидеть, а проскочить только по розовым кустам под окнами.

Стала на четвереньки, проползая по витым стеблям, чувствуя, как шипы впиваются в кожу, как царапают лицо и руки. На секунду застыла, прислушиваясь.

– А Марко? Почему никак не вылечат? С его-то связями и деньгами!

– Не знаю… мне не докладывают, что там с этим вторым ублюдком не так. Карма у них дрянная.

– Жена Альфонсо проговорилась как-то, что у него проблемы с кровью. Кажется, у твоего брата что-то подобное было. Гемофилия, или как это называлось?

– Талассемия. Валера умер в детском возрасте. Оставим его прах в покое. А у них у всех там проблемы. У нее в том числе.

– Да… какой по счету выкидыш. Это божья кара, Миша. За все, что они творят. Скажи… а их старший сын, этот зверь, уехал уже? Я его больше всех боюсь. Мне кажется, он страшнее и опасней своего отца.

– Нет. Не уехал. Он теперь здесь надолго. Аль все дела ему передать собрался, нового капу с него лепит. Если к власти придет, мы все кровью умоемся. Да, это страшный тип. Алю до него далеко.