Ну, а кроме того сладкие грезы – это и есть самый ходовой товар художественной литературы!

Их потому и эксплуатируют все, кому это только не лень!

Честно заслужившие себе многовековую славу корифеи литературного жанра вовсе-то такими делами нисколько не занимались?!

Может быть, оно и так, да только и большие писатели тоже люди, а потому и могли они вдоволь наплодить всевозможных пространных иллюзий из самых чистых и неизменно благих намерений, то есть совсем не затем, чтобы на них еще всенепременно вскоре разом затем разжиться.

Хотя, снова хотелось бы именно то твердо и четко подчеркнуть, что и они отнюдь не из другого теста, а значит ничто человеческое, им было вовсе нисколько не чуждо.

К тому же еще, и непомерное их возвеличивание порою явно переходящее в чисто религиозный экстаз тоже вот порою подталкивало гениев литературы на сущий «подвиг святого великомученичества» во имя сурового преображения всей той убогой действительности в некий совершенно иной, внешне непомерно светлейший его облик.

К тому же и был он немыслимо еще и во всем довольно-то критически иллюзорен.

Ну, а потому и никак не дано было ему оказаться едва ли, чем-либо многозначительно большим, нежели вовсе-то никак совершенно же несуразным прообразом всего того, что где-либо лишь исключительно вдали блекло на данный момент обозначилось, да и то в виде одних тех еще самых первичных его чертежей.

И все эти доблестные веяния светлых мыслей были одним-то поветрием, разносящим пыльцу благих пожеланий, но никак не ростками всего того, неизбежно некогда грядущего братства всех уж людей на всем белом свете.

Ну, а во имя того, чтобы нечто подобное действительно смогло бы хоть сколько-нибудь когда-то действительно произойти, попросту и впрямь было необходимо то самое весьма насущное, но до чего только при этом тщательно взвешенное, постепенное и более чем отчетливо слаженное облагораживание буквально всего ведь рода людского.

И уж прийти ко всему этому вполне возможно было бы разве что лишь путем довольно-таки старательного и весьма ведь полноценного наращивания единой на всех и впрямь-то достойной всякого истинного разума буквально всеобщей и вездесущей культуры.

Ну, а чего вообще еще могли предложить миру классики мировой литературы 19-го столетия?

Неужели один лишь величайший свой оптимизм, сколь неизменно настоянный на бесподобнейшем полете их безмерно ярчайше зрелой фантазии?

Тот, значит, самый, что был столь живо, а также и более чем безбоязненно ими выводим из их безмерно неуемного, пожалуй что и несколько чересчур растравленного благими чаяниями исключительно подчас неминуемо гибельного воображения?

Причем приобрели они все эти свои новые духовные ценности именно из снов наяву всех тех сколь не в меру расчувствовавшихся при виде диковинных технических чудес доброхотов-философов, до чего многодумно проживавших весь свой век в сущем преддверье «судного дня» всей уж былой и крайне (для них) затхлой эпохи.

Однако то были одни лишь явные шапкозакидательские настроения по самому неизменному поводу всех неистовых перемен к лучшему в связи со всеми теми новыми изумительными «великими» открытиями, на самом-то деле, более чем на 90 процентов состоящими из той самой так до сих пор до конца толком и не обоснованной эволюционной теории.

На ее базе возникло великое псевдоучение социального дарвинизма, а именно из него затем и вырос, подняв голову к тем отныне пустым небесам проклятый фашизм.

Причем и само учение еще изначально было слишком самоуверенно схематично и явно излишне просто для объяснения всего того имеющегося на этом свете великого разнообразия форм жизни.