Три долгих дня отец избегал Марису, вставал раньше петухов и пропадал то в сарае, то у самой мельницы. Признаться честно, ему не очень-то и хотелось брать к себе под крыло друга дочери – разное ходило по деревне и о семье мальчика, и о нём самом.

Кто-то шептался о скудоумии Симона, кто-то – о его матери и колдовских способностях этой женщины, мол, она наслала на их селение бедствие, что унесло немало жизней, в том числе и её собственную. Мельник сомневался, верить или нет нерасторопным зевакам, желающим перемывать косточки сиротке на базаре.

С одной стороны – слухи не берутся из ниоткуда, а с другой – Мариса не стала бы дружить с плохим человеком и пропадать в его доме дни напролёт, не помогала бы злодею стирать и убирать, не хохотала бы над шутками и не улыбалась белозубо, стоило Симону хоть слово вымолвить.

«Счастье долгожданной дочери важнее любых слухов на свете, – думал мужчина. – Не может же этот бедный мальчик быть настолько нерасторопным и невезучим…»

Как оказалось, может. Удивительно, но любая работа, простая или нелёгкая, для парнишки выходила боком: мука просеиваться упорно отказывалась, мешки рвались под резкими движениями, а строптивый Кот, отвлекающий почём зря, вечно путался под ногами.

– Симо-о-о-н! Поди-ка сюда.

Ну вот, снова этот хмурый мельник примется журить и давать щелбаны несчастному подростку, а у того с прошлого раза ещё лоб не зажил – настойка из трав, заботливо сделанная Марисой, помогла лишь отчасти, словно чудодейственная сила лекарственной жидкости испарилась на девяносто первом падении мальчишки с лестницы.

Насупившийся мельник стоял у корыта точно мышонок, который не успел получить зерна в хлеву. Симон чуть было не рассмеялся задорно в лицо крестьянину, но, слава Пшенице, вовремя успел сомкнуть большезубый рот.

– Во имя всех Хлебов, что ты снова успел натворить? – устало проговорил отец Марисы. – Почему люди жалуются на муку? Ни один благородный муж и ни одна достойная дама не злились на меня за мой товар. Качество – …

– Превыше всего… – понуро закончил мальчик.

Было стыдно, но не настолько, чтобы волосы на голове рвать. Да, может, он и засмотрелся на прекрасное небо и рассвет, просыпавшиеся вместе с ним, когда выходил из мельницы, неся на своих плечах тяжёлые мешки. Возможно, стоило вытаскивать их по очереди, а не стараться выволочить всё сразу, но Симон оправдывался перед своей пугливой совестью мыслями о том, что производство на месте стоять не должно, а он, как самый неравнодушный, просто захотел помочь замершей промышленности.

– И зачем же, спрашивается, ты устроился сюда? Мариса, моя замечательная дочь… о, помилуйте, Чудесные Земли, он совсем меня не слушает!

Мельник закипал. Он был довольно спокойным человеком, если его не злить, но Симон, к сожалению, частенько ненароком пренебрегал этим условием, за что и получал нагоняй от судьбы-злодейки и отца Марисы.

– Где вся мука, мальчик? – вздохнул крестьянин. Его глаза горели серьёзностью, а голова опустилась вниз. – Обещаю, что не буду тебя ругать.

Симон боялся. И не зря! Потому что в тот роковой миг вся природа словно ополчилась на него ни за что! Идти бы ему да быть незаметным, но нет, нога, тонкая, как макаронина, зацепилась за другую, и вот он – распластанный на земле, а все мешки с долгожданной мукой – в реке! И последней хоть бы хны, Симону тогда показалось, что воды её ехидно усмехнулись на незавидное падение работника. И даже мельницы, да подтвердят Хлебá, злорадно захихикали, качаясь от лёгкого ветерка.

Конечно, мальчишка тут же полез в водоём, где злые рыбы кусали его за щиколотки, а мука всё не находилась, будто местный царь решил нагло украсть честный симонов труд прямо у того из-под носа.