Сердце Лады на схожий вопрос пока ответа не дало.

– Спать думал, но холод, тьму несущий, разбудил, – пробубнил незнакомец под нос.

– Как зовут же тебя, сударь?

– Все по-разному, де́вица. Кто Селевом, кто Селиваном величает, кто стариком-боровиком, а кто Лешим. Разным я всем вижусь и по-разному в душах их откликаюсь.

Пошутил ли он сейчас?

«Дух ты лесной или нет, но и вправду не боюсь я сейчас ничего».

– Надеюсь, ты найдёшь свою любовь потерянную, – сказала Лада Селеву-Селивану Лешему на прощание.

– И ты, де́вица! – догнали Ладу эхо и тихая мелодия рожка.

Она вернулась в посад к полудню. Переживала за дела, без управы оставленные, в дом родной явилась, голову склоняя.

Матушка встретила ласково, обняла и пожалела. От того на душе молодой ещё горче сделалось. Сестрицы и братцы смотрели сочувственно, прицыкивали и ахали. Отдыхать велели сегодня.

А Ладе маянье не по нраву пришлось. Совет ей нужен был, а не утешение и жалость. И пошла за ним она к деду Демьяну.

Сосед плёл лапти, а его внук бегал неподалёку, размахивал палкой и выкрикивал угрожающие кличи.

– Печенегов сражает или половцев? – Лада кивнула на Еремея и присела на скамью рядом с дедом.

– Половцев окаянных. Они, супостаты, село наше сгубили. Но печенеги не лучше.

Лада вздохнула, не зная как лучше начать разговор:

– А я тоже задумалась о том, чтобы выйти в поле бранное. Не столь нежданно, как Ярослав меня одну оставить решил, но столь же яростно.

Демьян отложил лапоть, посмотрел как на юродивую:

– Вот умная ж ты девка, Лада, да всё туда же…

– Куда туда, поди, ещё кто в Чернигов собрался?

– Да не туда. В дурь свою девичью. Ох, Лада-весна, не видала ты боя, не лила крови ни своей, ни чужой. Красна война только на устах кобзарей наших да скальдов варяжских. А на деле – это худо хлестче бабьего горя и всех печалей выдуманных. Вот где беда, вот где мужская доля. Ежели наслушалась где-то о жёнах викингов, что в походы бок о бок с ними ходили, так брось это. Ты дева русская. Не заставь меня пожалеть, что показывал как меч держать нужно. Не для того я это делал, чтобы ты в походы с дружинами княжескими ходила.

– Я девой старой останусь, дед Демьян, теперь. Кто же меня в жёны возьмёт, кто засватает? На смех поднимут. Как мне здесь оставаться?

– От этого бежать собралась? От хохота бабьего и взглядов косых? Уж чего получше придумала бы. Сказала б, что работать умаялась, да семью тянуть на плечах своих.

– Божена и Смиляна уже выросли, и Неждана – помощница золотая. А Федот, Захар, Гордей и Наум – рукодельники. Не пропадёт семья без меня, если я в Чернигов уеду.

– Больно мне упрямство твоё не нравится, Лада. Неужели и вправду удумала?

– За советом пришла, а он и без слов твоих, дед, до меня долетел. С ветром, с песней. Сам Леший намекнул мне, что любовь и счастье искать нужно.

Махнул на эти слова Демьян рукой:

– Много твой Леший знает. И с кем же ты в Чернигов поедешь? С Анисимом, вместо Ярослава думаешь сгодиться? Великан, конечно, богатырь, всем варягам на зависть. Тогда засватать тебя ему нужно, да свадьбу сыграть. Раз уж решила быть женой викинга, так будь!

«Женой Анисима Великана стать? Он полная противоположность Ярослава. Если молодец – огонь, то богатырь взрослый – лёд. Он телом как гора, а нравом как медведь. Взглянешь и о стужу обожжёшься лютую. Если и способен Анисим на любовь, если не гора он, а вулкан, то спит тот крепко, не разбудить».

Обиделась на Демьяна Лада и пошла в церковь. Взмолилась господу Христу, божьей матери, послушала приходских да разговоры их с попом. Как по знаку высшему помянули те Рюрика, великого князя новгородского, родоначальника русской княжеской династии. До того как призвали его фино-угорцы и славяне, был он конунгом ютландским. А в жёны, по летописям, взял сестру князя Олега Вещего – Ефанду. И о ней вспомнили прихожане в беседе, отметили нрав её, бурный и воинственный, под стать мужнему и братскому.