– Пойдем домой, – предложил он.

Глава гильдии резко отвернул голову, чтобы не видеть проходящую мимо пару, и краем глаза заметил появившихся в зале глав вольных городов.

Под взглядами сотен стражников он вскинул подбородок, отыскал залитую кровью, еле живую судью и впился в нее взглядом, точно желая испепелить на месте.

Стоял солнечный день, когда Тан Цзэмин вошел в комнату Лю Синя в их доме на улице Инхуа. Осторожно поставив таз с теплой водой на низенький, расписанный журавлями столик розового дерева, он присел на кровать и посмотрел на бледное лицо юноши. Затем аккуратно вытащил из-под одеяла его ногу и положил к себе на колени. Смочив в воде мягкое полотенце, он принялся стирать старую мазь, приготовленную Сяо Вэнем, чтобы нанести свежий слой.

Лю Синь не приходил в себя уже сутки. Лихорадка, одолевшая его тело после долгого пребывания на холоде и пыток ледяной водой, усугубила простуду. Тан Цзэмин осторожно провел полотенцем по худой лодыжке, покрытой уродливыми синяками и ссадинами. Чувствуя, как все внутри дрожит от гнева, он замер на мгновение, прикрыв глаза, и постарался совладать с собой. Теперь он наконец понял, для чего были нужны медитации и контроль над гневом, о которых вечно твердил ему Гу Юшэн. Не в силах сдержаться в нужный момент и позволяя злости овладеть собой, он в самом деле мог навредить Лю Синю. Злость порождала в его теле силу столь мощную, что после той ночи даже Цзин смотрел на него иначе – будто с опаской.

Пять дней назад, когда в их дом пришла На Жуин, Лю Синь заперся с ней в одной из пустующих комнат на несколько долгих часов. А после все дни напролет проводил в мастерской, разрываясь между приготовлением снадобья Бедового льва и изучением законов гильдии. На исходе третьего дня Лю Синь, изможденный и усталый, попросил Тан Цзэмина остаться в «Хмельном соболе» под присмотром Ван Цзяня и Пэй Сунлиня. Именно там разместились городские стражники, разрабатывавшие план по захвату резиденции. Тан Цзэмин, видя бледное лицо Лю Синя, не посмел возразить, чтобы не отнимать у него силы еще и на споры.

Перед самым отъездом Лю Синь заверил, что с ним все будет в порядке и уже утром они встретятся за завтраком.

Пользуясь тем, что большинство людей считали его обычным мальчишкой, а потому не стремились что-то скрыть от него, Тан Цзэмин слонялся по таверне целый день, по крупицам вызнавая план, составленный стражниками и На Жуин. Словно чуя неладное, в ту ночь он не мог заснуть – сидел у окна и смотрел на огни резиденции вдалеке. Он пытался успокоить разум и медитировать, однако приглушенные крики боли, раздававшиеся в голове последние пару часов, словно толкали его вперед, тревожа сердце.

Не сдержав порыва на очередном болезненном крике, Тан Цзэмин выскользнул в окно, чтобы вскочить на Игуя и помчаться в сторону резиденции. В те мгновения, когда он влетел в зал и замер под темным потолком, взглянув на истекающего кровью Лю Синя, ему показалось, что он обезумел. Тан Цзэмину потребовалось несколько долгих мгновений, чтобы сосредоточиться на действиях, изо всех сил контролируя их и не давая необузданным потокам энергии разорвать всех в том зале.

Сидя на постели, Тан Цзэмин долго смотрел на лицо Лю Синя, терзаясь виной за то, что пришел слишком поздно.

– Я должен был почувствовать это раньше. Прости меня…

Опустив взгляд на израненную лодыжку, Тан Цзэмин начал дрожащими кончиками пальцев наносить лечебную мазь. Нога выглядела такой худой и хрупкой, что ему казалось, надави он чуть сильней – и она разобьется на осколки подобно хрупкому льду. Выступающие косточки у самой стопы едва не прорезали собой тонкую кожу – настолько худым он был. Только сейчас Тан Цзэмин понял, насколько истощенным телесно и духовно был Лю Синь под всеми слоями своих просторных светлых одежд; насколько слабым и беззащитным он был против заклинателей и жестоких людей, которые обнажали против него клинки. Но даже такой он всегда двигался вперед.