– Лично лбом постучи! – крикнул Костя.

Костя подбежал к двери, выдернул швабру, и… Костино сердце сжалось и медленно поползло куда-то в низ живота.

Перед дверью стояла Елизавета Максимовна.

– Шмель, – сказала Елизавета Максимовна, глядя на портрет Дарвина. – Зайди к Вере Аркадьевне. Вера Аркадьевна тебя ждёт.

Елизавета Максимовна отступила на шаг и пропустила Костю. Сама она вошла в класс и закрыла дверь.

– Данилова, – услышал Костя, – почему сегодня класс не вышел на сбор аптекарской посуды?

Костя медленно брёл по коридору. Вокруг свистела, кричала и топала Большая Перемена. Какие-то счастливые мальчишки жевали бутерброды и дёргали девчонок за косы. Счастливые девчонки визжали и делали вид, что им это не нравится, но далеко не убегали.

Счастливые рыбы плавали в аквариумах на подоконниках.

А несчастный Костя приближался к двери с сине-белой табличкой. Он шёл и думал о чуде. Ведь бывают же чудеса… Бывают же всякие Хоттабычи и волшебные лампы! Или всё это придумано для того, чтобы дразнить несчастных людей? Бывают ведь пожары и наводнения. Почему сейчас нет ни пожара, ни наводнения? Это всегда так: когда нужно – нет. Бывает, что люди неожиданно ломают ногу…

Костя вышел на лестницу и прыгнул через три ступеньки. Но чуда не случилось. Нога осталась цела.

У двери Костя помедлил. Кто-то положил руку ему на плечо. Костя вздрогнул. Рядом стояла Лина Львовна.

– Вызвали?

Костя кивнул.

– Тебе не будет неприятно, если я тоже зайду?

– Всё равно, – сказал Костя.

Лина Львовна прищурилась, и Костя вдруг заметил, что у неё очень пушистые ресницы. Глаза, спрятанные за этими ресницами, смотрели сочувственно. И Косте вдруг стало очень тоскливо и жалко себя до слёз.

Он осторожно открыл дверь.

– Можно, Вера Аркадьевна? – спросила Лина Львовна.

– Входи, Линочка, – сказала Вера Аркадьевна. – Входи и садись. Привела?

– Нет, – ответила Лина Львовна. – Он сам пришёл.

– Ну, ученик Шмель, – сказала Вера Аркадьевна. – Ты знаешь, зачем я тебя вызвала?

– Не знаю.

– Тогда давай считать. – Вера Аркадьевна вздохнула. – Будем считать только за последние две недели. Выгнан из класса – три раза. Чуть ли не сорвал пионерское собрание…

Лина Львовна шевельнулась на стуле.

– Ты хочешь что-то сказать, Лина?

– Нет, Вера Аркадьевна, я потом.

– Чуть не сорвал пионерское собрание, – повторила Вера Аркадьевна.

– Я не срывал, – сказал Костя. Он покосился на Лину Львовну. Ведь Лина Львовна знает, что не срывал, – почему же она молчит? Они всегда заодно – взрослые!

– Хорошо, мы выясним. Сначала давай досчитаем. Итак, пионерское собрание…

– Я не срывал, – сказал Костя.

– Ты мне дашь договорить? – Голос у Веры Аркадьевны был противный, квакающий. – Итак, собрание. И вот уже сегодня, вместе со всем классом, ты не вышел на сбор аптекарской посуды.

– Мы договорились… – сказал Костя.

– Это ещё хуже, – сказала Вера Аркадьевна. – Выходит, вы сознательно не пошли! Что значит «договорились»? А если вы договоритесь не ходить на уроки?

– Мы про это не договаривались.

Костя с тоской смотрел на портрет горниста. При чём тут уроки? И зачем всё спрашивать и спрашивать? Почему нельзя просто сказать: «Ученик Шмель, мы исключаем тебя из школы»? Разве обязательно сначала помучать, а потом исключить?

А Вера Аркадьевна смотрела на Костю. Она думала: «Вот стоит ученик Шмель. Я научила его читать и писать. Как быстро он вырос. У него уже характер. Он уже обо всём имеет собственное мнение. Интересно, что он о нас думает? Например, обо мне. Наверное, что я противная старуха, что мне очень приятно мучать его вопросами. Может быть, он ненавидит меня в эту минуту. И от этого нам обоим трудно. Мне трудно помочь, а ему – понять. Конечно, можно пригрозить. Можно заставить его бояться. Но человек, научившийся бояться с детства, вырастает злым. А злоба – плохой спутник в жизни…»