Вера Аркадьевна задумалась. На какое-то время она забыла о Косте и Лине Львовне. Она смотрела на них, но не видела, погружённая в свои мысли. И только когда Лина Львовна снова шевельнулась на стуле, Вера Аркадьевна спохватилась. Исчезли тысячи лиц, только что проплывшие перед её глазами. Остались Лина Львовна и Костя. «Я слишком много вспоминаю, – подумала Вера Аркадьевна. – Слишком много. Наверное, это уже старость».
– Так почему же вы не пошли на сбор аптекарской посуды? Почему не пошёл ты, Шмель? – сказала Вера Аркадьевна.
– Мы ходили на завод.
– На какой завод?
– Откуда нам станки привезли.
– При чём здесь станки?
– Они для школы.
– Теперь понимаю, – сказала Вера Аркадьевна уже не таким противным голосом. – Вы ходили на завод обменять станки? Так?
Костя молчал, наклонив голову. Он знал, что будет дальше. Сейчас Вера Аркадьевна спросит: «Разве вы не могли пойти в другое время?»
– А вы не могли выбрать другое время? – спросила Вера Аркадьевна.
– Мы с вечера договорились, – сказал Костя. – А потом нам объявили про пузырьки. А мы уже договорились…
Вера Аркадьевна внимательно взглянула на Костю. А Костя подумал: «Сейчас она спросит: „Значит, раз вы договорились, то для вас уже не обязательно подчиняться?“»
– Вам дали станки? – спросила Вера Аркадьевна.
– Дали. И ещё панели дадут, – оживился Костя, радуясь, что разговор уходит в сторону.
– Вы все ходили? – с удивлением спросила Лина Львовна.
– Весь класс! – с гордостью сказал Костя.
– А что ты натворил на собрании? – скучным голосом спросила Вера Аркадьевна.
«Про пузырьки спрашивать больше не будет», – промелькнуло в голове у Кости. И вдруг – на какую-то секунду – у него появилась надежда, что его сегодня не исключат. Ведь уже спрашивает про собрание, а не про пузырьки. Может быть, удастся объяснить Вере Аркадьевне и про собрание.
– Я ничего не натворил, Вера Аркадьевна. Честное слово!
– Почему же на тебя жалуются?
– Кто жалуется?
– Это не важно, – сказала Вера Аркадьевна. – Важно, что жалуются. Будь любезен, отвечай на вопросы.
– Я говорил, что не надо выбирать Дутова, а она говорит – надо.
– Кто «она»?
– Елизавета Максимовна.
– Значит, не «она», а Елизавета Максимовна. Тебе, Шмель, понятна разница?
«Исключит», – подумал Костя. И внезапно всё стало ему безразлично. Ему больше не хотелось отвечать. Все они заодно.
– Куда хотели выбирать Дутова?
Молчание. Счастливый горнист с картины победно смотрел на Костю. Дать бы ему, чтобы не трубил!
– Костя, я тебя спрашиваю. – Голос Веры Аркадьевны уже не такой скучный.
– Звеньевым.
– Дутова? – с удивлением спросила Вера Аркадьевна.
– Дутова! – воскликнула Лина Львовна. – Вера Аркадьевна, ведь Дутов…
– Хорошо, Линочка, хорошо… – проговорила Вера Аркадьевна. – Дутова я знаю.
«Может, не исключат?» – подумал Костя.
– Костя, а с уроков тебя тоже напрасно выгоняли?
«Всё-таки исключит», – подумал Костя. Ему было очень жалко себя. Он стоял одинокий и беспомощный. Он отвечал на один вопрос, а ему задавали другой. И весь этот разговор не имел смысла – всё равно исключат.
– Я жду, Костя.
– Не напрасно.
– Хорошо, что ты хоть это понимаешь, – сказала Вера Аркадьевна. – Но разве нельзя сделать так, чтобы не выгоняли? Ты думаешь, учителю приятно тебя выгонять? Ты ведь способный мальчик, Шмель…
Голос у Веры Аркадьевны уже совсем не противный. Она смотрит на Костю так, будто ей очень обидно, что есть на свете человек Константин Шмель, который способен много сделать хорошего и не делает этого. А Костя в этот момент думает, что сейчас самое время сказать про ракету и тогда ещё можно на что-то надеяться. Ведь Вера Аркадьевна очень любит, когда говорят про ракету.