И я сказал директору:
– Раз партийное, то мы теперь в школу пойдём, Алексею Ивановичу расскажем.
Мы попрощались с директором и вышли из кабинета. Вот тогда я и сосчитал, что около женщины стояло четыре телефона. А ещё там на диване сидел толстый Петляев. Мы шли мимо него и говорили по очереди «до свидания». Мы не дразнились, а по-честному. А он, наверное, подумал, что дразнились. Первому он ответил, а остальным нет. А когда я подошёл, он вообще отвернулся.
Пока мы шли по заводу, то старались не шуметь. А когда на улицу вышли, все начали орать. Кто кричал «ого!», кто «ура», а кто вообще неизвестно что. Я так орал – у меня глаза чуть не выскочили.
Дежурный вышел из будки и что-то сказал, но его не было слышно. Даже я не услышал. Я громче всех орал. А Милка Орловская просто визжала. У неё голос тонкий – противно даже. Но она хитрая. Хоть она и визжала, а всё-таки заметила, что наш трамвай подходит.
Она ещё сильнее завизжала и бросилась к остановке. И все ребята побежали к трамваю. Только мы не успели. Трамвай под самым носом ушёл.
Я кричу:
– Алё! Ребята! Догоним! – и за трамваем.
Все бросились за мной. Мы пробежали целую остановку и чуть-чуть не догнали.
Я опять кричу:
– Всё равно догоним!
И мы пробежали ещё остановку. И опять чуть-чуть не догнали, потому что трамвай долго стоял у светофора. Мы бы и дальше за ним бежали, но школа была уже совсем рядом. А мне всё ещё бежать хотелось. Поэтому я не в ворота вошёл, а через забор перелез.
Честное слово!
В тот день шестой «г» на уроках сидел плохо. Все ждали большой перемены. Но маленькие перемены тоже не пропали даром. Стоило только учителю выйти из класса, шестой «г» срывался с места и мчался на второй этаж. Там были владения ненавистного шестого «б». На втором этаже шестой «г» выстраивался парами и начинал делать круги возле шестого «б». Неизвестно, кто первый сказал «лично», но всем очень понравилось это выражение. Пары прогуливались по коридору и, встречая «шестибешника», говорили какие-то не очень понятные слова.
– Лично мы сделаем большой ПеЗе.
– Лично мы будь здоров!
– Лично я на ПеЗе пойду. А лично ты?
– Лично, ещё как!
– А лично тому-то – фига!
– Лично ПеЗе?
– Лично, ага.
– Конечно фига. Лично им – фига.
– Лично, значит, шиш.
«Шестибешники» были тоже не дураки. Они, конечно, понимали, что все фиги имели к ним самое прямое отношение и таинственное ПеЗе – тоже. Но они не знали, что такое ПеЗе. В этом-то и скрывалась главная обида. Можно сказать человеку:
– Эх ты, верблюд!
И он ответит:
– Сам верблюд.
Это очень просто. Тут не нужно ломать голову.
– Болтун!
– Сам болтун!
– Нахал!
– Сам нахал!
– Хулиган!
– Сам хулиган!
А вот если человеку сказать:
– Лично ты ПеЗе.
Тогда что отвечать?
«Сам ПеЗе»?
Конечно, так отвечать нельзя. Просто глупо. И вот человек начинает мучиться. Сначала он переворачивает слово – и получает «ЕЗЕП». Чепуха какая-то! Затем он начинает переставлять буквы, и у него по очереди получается: «ЗЕПЕ, ЕЕЗП, ЕЕПЗ, ПЗЕЕ, ЗПЕЕ, ЕПЕЗ». Опять ерунда. Наконец он начинает расшифровывать буквы. И опять непонятно – то ли это «противная зануда», то ли «прекрасный-замечательный».
«Шестибешники», конечно, сделали вид, что им на всё наплевать. Но именно потому, что они делали вид, было понятно, что они растеряны. Правда, они попытались спрашивать насчёт пузырьков. Но даже такое испытанное средство на этот раз не помогло. Им отвечали:
– Лично с пузырьками? Плоховато. А вот лично ПеЗе!.. Лично мы, конечно. А лично кому-то фига.
Стасик Лоскутов – староста и самый заядлый «шестибешник» – пустился на хитрость:
– Какое-то ПеЗе! Такого и слова нет, – сказал он, обращаясь к стенке.