— Сомневаюсь. Алла мне обещала, что я и от тебя в восторге буду. Но что-то пока никакого пиетета лысая тётка у меня не связывает, — хмыкнула вредина.

— Ну-ну,— хихикнула Валентина, не найдясь, что ответить. — И я не лысая. Это у нас с Клепой стиль такой, — показала она на котейку, жмущуюся к ее здоровой ноге.

— Ага. Называется он «Помогите, мы сами не местные. Отбились от тифозного эшелона», — хихикнула Козюлька, но тут же замолчала, наткнувшись на мой зверский взгляд.

Еще бы, только мне позволено глумиться над подругой. Но в данный момент я с трудом сдерживала хохот, потому меня так перекосило. Шутка девочки мне понравилась.

Бабуля явилась спустя десять минут. Вот, кстати, еще одна ее особенность.

— Отпад, — прошептала Надюшка, рассматривая старушку, похожую на Рину Зеленую,облаченную в клепаную косуху и обтягивающие все ее дряблые прелести кожаные штаны.

Волосы бабули вполне себе соперничали по цвету с волосами девочки. Разве что были не розовыми, а ядовито-салатового цвета. Вырви глаз, как говорится. На предплечье пожилой красотки в довершение лука,болтался мотоциклетный шлем, расписанный под хохлому, но черепами и костями. Та еще красотища, скажу я вам.

— Привет, — икнула я, не зная, как заговорить с родственницей.

Мы уже давно с трудом находим общий язык. Просто совсем разные. Не знаю, как у нее получилось вырастить меня человеком, потому что, откровенно говоря, росла я как придорожный сорняк в канаве.

— Молись, чтобы ты побеспокоила меня по серьезному поводу, — изрекла бабуля, — а это что за спиногрызки? Твои?

— Ты совсем сума сошла? Или с мотоцикла своего упала? — вздохнула я.

— Я думала, это внуки твои, — хмыкнула бабуля. — Выглядишь — краше в гроб кладут. Звала чего? Некогда мне лясы точить с вами. Меня Змей ждет. У нас мотопробег, между прочим.

— А меня с собой возьмете? — отмерла от созерцания бабулиной красоты Надя.

— И меня! — взвыла Козюлька и ломанулась к странной старушке, споткнувшись о сломанную ногу валяющейся на полу Елкиной. Валька взвыла, ее уродская кошка заорала дурниной и взвилась по занавеске до самого потолка, оросив нас ароматной мочой.

— Лехко, — согласилась бабуля и показала такой жест, что даже я покраснела.

— Ша! — заорала я, чувствуя, что теряю главенствующую роль в разговоре вместе с остатками терпения.

Рядом тоненько подвывала Елкина:

— У меня, наверное, открытый перелом, — скулила она, — ты видела, как я руками кость на место поставила?! Теперь начнется сепсис, гангрена, мне отрежут ногу, и я пойду на паперть протягивать заскорузлую ручонку в поисках пропитания. А все потому, что кому-то начхать на подругу, и кто-то решил сбазлать меня на неадекватную старушку-байкера.

— Ладно, возьму, но тольк уродку, — блеснула глазами бабуся, глядя на Валюшку и жмущуюся к ее больной ноге Клеопатру.

— С ума сошла? У тебя же аллергия, — выдохнула я.

А кстати, чего это она сейчас не синеет и не задыхается при виде лысого убожища? Блин, ну конечно, она мне врала, просто не желала, чтобы я просила домашнего любимца в детстве.

— Хрен тебе, внуча, — словно прочтя мои мысли, ухмыльнулась бабуся, показав миру белоснежные, все до единого свои, зубы, — я кларитину нажралась, прежде чем к вам ехать. Знаю, что у вас тут вечный треш. И кто сказал, что я кошака брать решила? Сказала же — уродку, а это слово женского рода.

— Так и Клеопатра девочка, — ехидно ослабилась Елкина, забыв о боли и своем ницщебродском будущем, радуясь, что может уесть мою бабушку.

Ее, кстати, не Хихикающая старушка по-настоящему зовут, а Евдокия Павловна. Но она предпочитает имя Каракула, что, кстати, неплохо отражает ее суть.