– Да послушай меня – нет никакого риска! Выгляни из модуля и убедись, что дорога к репозитарию пуста. Сегодня день проповедей, а наставники у взрослых ещё занудней, чем наш Даби, и отпустят их не раньше, чем мы вернёмся назад. Ещё и ждать будем.

– А идол-наставник? Наум не читает проповеди! Что будет, если мы столкнёмся с ним, и не где-нибудь, а рядом с репозитарием? Если он меня спросит, я не смогу соврать. От одного его жуткого взгляда я теряю всякую волю.

«Тебе нечего терять, потому что у тебя нет и никогда не было никакой воли! – едва не сорвалось с языка Жимми. – Если бы ты не был трусом, и у тебя была воля, ты бы не трясся от страха, а с радостью пошёл со мной!».

– Ром, я обещаю тебе, что этот раз будет действительно последним. Вспомни, как мы мало пробыли в репозитарии в прошлый поход. Мы лишь спустились и тут же поднялись обратно. Нам повезло, что мужская летопись оказалась недалеко от входа. Но я хочу большего! Ты заметил уходящий вниз туннель? Там, в глубине основного входа, если свернуть в сторону? В нём темно, но я уверен, что там тоже ряды с тумбами летописей! Что в них? Почему тоннель в стороне и не освещается? Позже я пальцы грыз оттого, что мы не прошли дальше. За нашу трусость я был готов убить и тебя, и себя! У нас была уйма времени, но мы вернулись, потому что ты от ужаса едва не потерял сознание. Но на этот раз ты не сможешь мне помешать. Я всё предусмотрел, – Жимми достал из-за пазухи плоский фонарь оператора бура, который позаимствовал у Сига. – Ты пойдёшь со мной и будешь светить, пока я как следует не пороюсь в тайнах Синедриона. На этот раз я посмотрю всё! Мы дойдём до конца тоннеля, и только тогда я скажу, что это был наш последний поход, потому что тайн больше не осталось.

– Ты собрался рыться в тайнах Синедриона? Да ты сошёл с ума! Жимми, ты ведь говорил… – застонал Ром. – Ты ведь говорил, что хочешь всего лишь узнать, кто твоя мать!

– А вот здесь ты прав. Это самое последнее, что я хотел бы узнать. Что мне толку от того, что я узнаю её имя, если никогда не смогу увидеть? Заметь, это твои слова, и я соглашусь, что они верны. Я уверен, что женская летопись где-нибудь рядом с мужской. Но мы с тобой пройдём дальше. Ещё ниже, на тёмный ярус. Понятное дело, что, если нас поймают хоть на верхнем, хоть на нижнем ярусе репозитария, результат будет один. Так уж рискнём, чтоб было за что! Но без тебя я не смогу этого сделать, так что ещё один раз, Ром, – и я твой должник навечно!

– Ты и так будешь мой должник, потому что, сказав «нет», я спасу и тебя, и себя! Я говорю – нет, Жимми.

Упрямство Рома и удивило Жимми, и разозлило. В первый их поход Ром был куда сговорчивее и смелее. Да, видно, представлял он всё гораздо проще. А когда увидел мощную бронированную дверь, совсем не похожую на хлипкие двери жилых модулей, то сразу осознал серьёзность их поступка. И запиралась она электрическим замком, а не обычным засовом. Чтобы открыть дверь в репозитарий, требовалось одновременно вложить ладони в два вдавленных контура, расположенных на расстоянии пяти шагов друг от друга. Таким образом, исключалась возможность войти одному человеку. Только двум. А когда в репозитарий вошли двое, факт посещения скрыть трудно. Об этом напоминала висевшая над дверью мудрая надпись-поговорка: «Если тайну знают двое – это уже не тайна!». Дальше, над входом в модуль, угрожающе светилось табло, приказывая повернуть обратно, потому что теперь проход разрешён исключительно допущенным отмеченным наставникам! Над дверью в репозитарий она становилась ещё строже, предупреждая, что дальше даже наставник обязан идти вместе с идол-наставником. От подобных надписей у Жимми пробегал холодок по спине, но и разгоралось любопытство. Ощущение тайны здесь витало повсюду. Оно манило и вызывало трепет. Пугало суровостью наказания и притягивало как магнит, который втягивает стальное лезвие бура или выбрасывает из боярда сгусток плазмы. Но, в отличие от Рома, для Жимми страх перед наказанием заглушался возможностью раскрыть новые недоступные тайны. И за это он был готов рискнуть и своей жизнью, и жизнью Рома.