тони, тони, пакетик с чёрным чаем,
в казённой чашке со следами от
губной помады (фигли – общепит).
день нескончаем, про печаль поёт
корейский шансонье, точней сипит,
бубнит под нос. поверхность изучаю
застеленного скатертью стола.
разводы, пятна, ты мне не дала
позавчера, и вряд ли дашь сегодня.
и в этой суете предновогодней
терпеть ещё неделю или две —
«семейный праздник» ибо. в голове
зудит рефрен: я по тебе скучаю…
тони, тони, пакетик с чёрным чаем.
«Я твой нарисовал портрет…»
Я твой нарисовал портрет
В абстрактном стиле.
Его на двери в туалет
Повешу. Или
Порву в клочки, под томный марш
Шопена, ибо
Таков сегодняшний кураж,
Тебе спасибо.
Пусть сточных вод девятый вал
Твой фейс полощет.
Порвал, что демона изгнал,
И стало проще.
И стало незачем гадать
И хаять долю.
Так обретаешь благодать,
Покой и волю.
Ничто не давит, не гнетёт
Паскудным грузом.
Так вычищаешь разум от
Дурных иллюзий.
___
Когда ж наскучит мне покой,
Жить станет плоско. —
Я нарисую профиль твой
В манере Босха.
«…но розенкранц и гильденстерн мертвы…»
…но розенкранц и гильденстерн мертвы.
два проходных никчёмных персонажа —
невелика потеря. (в скобках: даже
смешно писать об этом). Головы
не сохранил никто из них. увы,
абсдача вышла, приключилась лажа.
король был крут, и расторопна стража,
зеваки оживлённо-нетрезвы…
да и другим, что в этой самой драме
не отличались здравыми мозгами,
не повезло – вся братия мертва.
в сюжете этом, муторном, едва ли
отыщется хотя бы гран морали.
её здесь нет. слова, слова, слова…
«пути перроны перегоны…»
не убивай меня кукушка
Горро
пути перроны перегоны
санкт-петербург остался в прошлом
талоны карточки жетоны
жара стоянка две минуты
ты удивляешься как будто
и говоришь что я хороший
мне улыбаясь полусонно
пути перроны перегоны
санкт-петербург остался
впрочем
моя смертельная подруга
как это кончилось я знаю
меня нашёл мой пятый угол
вокзал оскалился фасадом
сгустился мрак над ленинградом
гуляет кукла заводная
сырым промозглым летним садом
чем это кончится я знаю
Сонет пейзажный
Долгая память хуже, чем сифилис.
БГ
И сколько не гоняй туда-сюда,
Дорогою короткой или длинной,
Истерику свою – одна картина
На всём пути. Закончилась среда.
Авроры бледен лик. В Неве вода
Хронически мутна. У Мнемозины
Усохшее мурло: глядит сквозь тину,
Игриво корчит рожи. Холода
Отчётливо указывают, что
Тут утром нехрен делать без пальто.
Воистину, нет смысла в сих прогулках.
Ан нет, гляжу, тебя опять несёт
Ловить вчерашний день, в котором – всё.
И голос глух. И сердце бьётся гулко.
«догорай моя лучина, облезай моя личина…»
догорай моя лучина, облезай моя личина,
остывай мой капучино, зарастай прудок травой.
нет кручины без причины, рождества без чертовщины,
естества без матерщины, утро стынет над невой.
плесневеет кофе в чашке, зябнет мусор на апрашке,
бомж туберкулёзным кашлем клянчит денег на пропой.
я сижу медитативно, мне не грустно, мне противно
от клинической картины: «ты да я, да мы с тобой».
чья-то бритва бредит горлом, кто-то тщится быть весёлым,
а тебя прожечь глаголом – всё равно, что головой
бить в дубовые ворота (по сизифу и работа).
впору встать и крикнуть что-то типа: «фак ю, я не твой».
только это будет ложью. труден путь по бездорожью.
отдаются в сердце дрожью, болью, ноющей, тупой,
эти стрёмные расклады. мне немного в жизни надо,
но с тобою нету слада. «ты да я, да мы с тобой».
в ожидании новостей
«мама, мама, смотри, ангел полетел»
известный анекдот про крысу с крысёнышем в сточной канаве
отвали моя черешня не маячь
я убит тоской нездешней до утра
воды вешние отходят тонет мяч
в чёрной речке завершается игра
у фатального дракона по весне
открывается саркома хрен бы с ним