Я почти уверена, что видела движение за занавеской.

Жму на кнопку домофона, жду долго – ничего, только собаку раздразнила. Звоню ему на мобильный. Само собой, абонент недоступен. Меня это будто бы даже радует: по крайней мере, Кир предсказуем.

Переминаясь с ноги на ногу, хлопаю по себе ладонями в перчатках. Прохлада уже залезла под юбку, а пальцев ног я и вовсе не чувствую. Мозг так и пытается меня провести: «Тебе показалось, окна не горели – это свет фар отразился в стекле». Но я отбрасываю эту мысль.

– Кир, открой, я пришла с миром и бутылкой вина! – кричу я и оглядываюсь. Темный тоннель улицы. Редкие пятна фонарного света. Тихо, только собака шумно дышит за калиткой. Не хотела бы сейчас кого-нибудь здесь встретить. – Кир, ну что за детский сад?! Я видела свет в твоем окне, открывай!

Вытягиваясь на цыпочках, пытаюсь рассмотреть двор. Машина вроде стоит. Но ведь Кир мог уехать и на такси. И что тогда? Вернуться сюда завтра? Возвращаться каждый день?

– Кир, ну открывай! – почти умоляю я.

Даже собака уже устала лаять, замолкла.

А если Кир вообще здесь больше не живет? Мне надо как-то убедиться, что его точно нет дома. Но как? Что такое нужно сказать Киру, чтобы он точно объявился? Ну что?.. Чего он ждет?..

Я поднимаю голову к небу: снег невесомо падает на лицо, путается в ресницах.

И внезапно до меня доходит.

– Кир, прости меня. – Надеюсь, мой голос звучит искренне, ведь я действительно хочу извиниться. – Я хочу попросить у тебя прощения. Слышишь?

Пара секунд – и замок на калитке щелкает, приглашая меня войти.

– Я в душе был, не слышал, – с порога говорит Кир, хотя я его ни о чем не спрашивала. Он в одном полотенце, обернутом вокруг бедер, волосы влажные, змейками липнут ко лбу – так что верю. Но за то время, пока я торчала под окнами, можно было и ванну принять, не то что душ.

– Ну ничего, не так я и замерзла. – А сама боюсь пакет уронить – от холода не чувствую рук. – Итак, – перехожу сразу к делу и ставлю на стол бутылку вина. – Это тебе.

– Я не пью. – Кир прислоняется плечом к стене и скрещивает руки на груди.

Вот так новость!

– Я обычно тоже…

Стою и смотрю на него, зажав бутылку в руке. Что за дурацкая ситуация… Снова.

Кир отлепляется от стены и исчезает в недрах кухни, из которой, к слову, уже пахнет не трупами, а свежезаваренным кофе. Возвращается со стеклянным кофейником и двумя глиняными кружками. Ставит их на стол и плюхается в продавленное кресло.

– За что будем пить? – спрашивает Кир, разливая кофе по кружкам.

– Ну… – Я распахиваю пальто и присаживаюсь на табуретку, как на трон. Нога за ногу, руки сцеплены в замок на коленях. Напротив меня – Кир, полуприкрытый полотенцем. Мы словно какую-то сценку разыгрываем – настолько по-разному выглядим. – В последний раз мы нормально общались еще совсем юными. Теперь повзрослели, выбрались из той дыры…

– Кое-кто даже имя поменял.

– …Мы так сильно изменились, что можем выпить за знакомство!

Чокаемся чашками. Мне так неловко, я настолько не знаю, как и о чем с ним разговаривать, что делаю сразу несколько больших обжигающих глотков.

– Ну, расскажи, как ты оказался в этом городе, – пробую я наладить диалог.

– Я переехал сюда два года назад. Нашел подработку, кручусь здесь потихоньку, скопил денег, теперь хочу изменить свою жизнь: купить долю в бизнесе и войти в предпринимательское сообщество.

Я делаю еще один крохотный глоток – просто чтобы скрыть улыбку, но все равно давлюсь кофе, откашливаюсь.

Спохватываюсь – я же еще сыр купила – и достаю упаковку бри. Разворачиваю.

– Этот сыр плесневелый, – сухо говорит Кир.