Ну и что? Подумаешь! Повторял себе бессчетное количество раз. Витя был оглушен и раздавлен тем, что происходило с ним, но даже сквозь дурман и пелену оглушения пробивались мысли: несколько часов назад не ведал о её существовании, отчего же осознание того, что она избегает, не хочет видеть, нестерпимо, отчего одно только предположение, что Тарас ей дорог, жжет изнутри так, что не хочется больше жить. Витя не мог себе объяснить, это было непостижимо и абсолютно сильнее его, никак не получалось это в себе подавить. Непонятные и неведомые прежде чувства извели в конец. Почти ничего не понимал вокруг и ничего не хотел.

Поэтому, когда на большой перемене схватили за руку и быстро куда-то повлекли, – не сопротивлялся. Даже не сразу просёк, это – Галина. Когда сорвало дурман, сердце задрожало, Галина куда-то ведёт за руку – его! Стало страшно. Не смог бы для себя четко сформулировать, но ощутил почти физически – она имеет жуткую власть над ним. Большую, чем отец, большую, чем принципы и правила. Если захочет, сможет раскатать, как пластилин, а потом слепить заново уже другим, таким, каким ей вздумается. Это было ужасно. Но рука её была мягкой и нежной. Тело, гибкое, движущееся рядом с ним стремительно и грациозно, манило и опьяняло. Когда вытащила из здания школы, волосы её взметнулись и коснулись его лица. И страх ушёл, Витя готов был стать даже мягким пластилином в её руках. Лишь бы была с ним, а не пыталась спрятаться.

Целью не был садик, как вначале предположил, вскоре, за их спинами, садик наполнился голосами других, высыпавших на перемене наружу. Они вдвоём шли быстро, и вскоре оказались далеко от школы, насколько Витя смог понять, в стороне от дома, в котором была его новая квартира. Город был непривычно для Вити ухоженным и чистым. Галина привела на лавочку в малолюдном сквере, в отдалении было несколько мам с колясками и бабушек с маленькими детьми.

Вырвала свою руку из его ладони, едва только, подчинившись её движению, сел рядом. Синие, как море, глаза смотрели в упор, была так близко, что почти касался её коленом.

– Зачем ты это сделал? У тебя что, не все дома?

Скамейка покачнулась, маленький карпатский городок едва не опрокинулся вверх дном. Они привела сюда, чтобы сказать это! Она ненавидит его!

Витя и раньше знал, что его лицо часто открытая книга для других. Она поняла, что твориться с ним. Она его пожалела.

– Ну ты что? Я… я тебе, конечно, благодарна,… – коснулась кисти, накрыв своей, сердце вновь забилось и понесло жар, – только не нужно было заваривать эту кашу. Ты понял? Я сама бы разобралась. Больше никогда так не делай. Понял? – Сняла свою руку, сердце продолжало стучать, но где-то в груди резануло, может просто не хочет, чтобы вмешивался в её отношения с Тарасом, и Витя не решился снова взять её за руку, хотя очень хотелось. – Ты что, и правда никого не боишься? Ты понимаешь, кто такой Тарас? Ты ничего здесь не знаешь, а сразу связываешься, не понимаешь с кем. Ты самбо или дзюдо занимаешься, да? Какой-нибудь там чемпион?… Чего ты молчишь-то, я уже знаю, ты разговаривать умеешь. Чего молчишь?

Наступила пауза. Она ждала ответа. Витя растерялся, не представлял, что сказать.

– Чего молчишь, я говорю! – она явно начинала раздражаться.

– Не знаю, – только и смог выдохнуть Витя.

– Чиии-во? – и рассмеялась, звонко, заливисто. Казалось бы, Витя должен был чувствовать отчаяние и стыд. Но было хорошо, оттого, что она рядом, готов был вынести и то, что смеётся над ним.

– Ты Тараса не побоялся, а меня боишься? – навеселившись вдоволь, вновь требовательно ждала ответа.