– Двадцать три, а тебе?
– Двадцать шесть, я старше. И кем ты работала в прошлой жизни?
– Я историк, – соврала я, вдруг не желая говорить такое социально не значимое «секретарша». – Просто в отпуске.
– Оу! Неужели сидишь в чёрных нарукавниках и в сексуально сдвинутых на нос очках и выискиваешь никем не найденный исторический факт?
– Почти.
Я рассмеялась, Финн продолжил рассыпаться фейерверком улыбок.
– Я угадал, я молодец! Так и представляю, как ты гонишься за фактом с лупой по огромной старинной книжке, а эти коварные мелкие буковки убегают от тебя, крича, – Финн презабавнейше сымитировал писклявый голос мультяшек: – «О нет, Боже! Она нашла нас! Спасайся, иначе она получит Нобелевскую премию!»
От смеха у меня выступили слёзы.
– А вдруг я – не книжная крыса, а русская Лара-расхитительница гробниц?
Финн смерил меня взглядом. Заглянул под стол, осмотрел с обеих сторон. И мотнул головой:
– Неа. Во-первых, не русская. Во-вторых, все мумии восстанут при виде такой короткой юбки, и тогда уже придётся убегать тебе: «А-а-а! Не ловите меня! Я историк, а вы артефакты, это я за вами охочусь! Ой, помогите, они тянут меня в склеп!»
Я подыграла ему, изобразив внезапную радость:
– Вау! Как я люблю склепы! А что в следующей гробнице?! Жезл фараонов? Йухуу, только его я и искала!
Недружелюбный официант пялился на нас, а мы хохотали, как школьники. Финн вдруг взял меня за руку, посмотрел мягко и обволакивающе:
– А ты забавная.
– Я? Да. А почему ты решил, что я не русская? – тут же притихла я, ощущая тепло его руки, в которой моей стало очень хорошо.
– Имя. Внешность очень необычная. Ты будто не из этого времени и мира. Переоделась, чтобы никто не заподозрил. Загадочная... – с придыханием сказал он.
Наши взгляды коснулись друг друга через крошечный круглый столик, заставленный тарелками, бокалами, приборами, и мне снова показалось, что я знаю этого мужчину всю жизнь.
Рядом раскупоривались горлышки бутылок, переливались в бокалы вина, пенилось пиво, журчал лимонад. Кристальный звон стекла, обронённая вилка, запах кофе с соседнего столика, французская речь, шум не смолкающей улицы, – всё это струилось вокруг. Жизнь текла вокруг нас и бурлила за спинами. Столик был нашим якорем, а Финн – моим. Он держал меня за руку, перебирая пальцы.
– Может быть, просто Париж? – спросила я.
Финн улыбнулся.
– Париж – это здорово. Здесь я могу свободно ходить по улицам, сидеть в кафе, едва не толкаясь локтем о локоть соседа, и почти никто не тычет пальцем, не кидается к камере, кроме русских туристов и девчонок-подростков. Клёво!
– Не узнаёт? Но ты же победил в конкурсе!
– Но я ещё не Майкл Джексон, – усмехнулся Финн, – и даже не Фредди Меркьюри. Французы вообще заводятся медленно, тем более на чужаков. Им хорошо в собственном мире с сырами, лягушками и вином. Попробуй только выдернуть, – наденут жёлтые жилеты и выйдут на митинги.
– Ты хочешь их выдернуть?
– Кто-то должен всколыхнуть старую Европу, перетрясти камни и труху.
– Может, пусть стоит спокойно? – ухмыльнулась я.
– Нет уж! Если я что-то делаю, я не останусь номером три тысячи трёхсот сорок пятым. Первая десятка и первые позиции в хит-парадах – вот что мне подходит. На меньшее не согласен.
– Амбиции, ха? Зачем так много?
– Парень из ниоткуда не может позволить себе меньшего.
– Но ты давно не из ниоткуда. В России ты – звезда.
– Для них всех, – Финн кивком указал на людей рядом, – Россия – непонятный край географии с медведями, водкой и ядерными боеголовками; а я для них – чужой и опасный, как тверской хулиган с битой на Красной площади.