– В субботу? – спросила Жанна, глядя в глаза Степану. Потом перевела взгляд на Александру и, улыбаясь, спросила ее: – Саша, ты в субботу свободна?

– До понедельника я абсолютно свободна! – уже не сдерживая смеха, ответила Саша.

– Вот с утра в субботу и поедем, – заявил Кочергин, сделав вид, что не увидел насмешки.

– Значит, следующее культурное мероприятие – поездка за город. Может быть, вы огласите все культурную программу нашего пребывания в городе. А то как-то страшновато ехать в лес с едва знакомыми мужчинами вот так вот сразу, без подготовки.

– Нет, Саша, это будет не интересно. Заранее составить план и следовать ему скучновато, пожалуй, будет. Должна быть импровизация. Душа ведь не всегда желает следовать плану, к тому же, такого плана не существует в природе.

– Степан, а почему вы сказали, что спектакль в тему именно сегодня? – обернувшись к Степану, спросила Жанна.

– Это я имел в виду отношения Войницкого и профессора Серебрякова. У нас сейчас огромное количество ученых обществоведов, философов, политэкономистов, которые производят весьма сомнительные ценности, а люди в бараках живут. Я бы вообще в этих областях ввел плату за получение кандидатских и докторских степеней, хочешь быть кандидатом философских наук – плати пятнадцать тысяч и защищайся, а без защиты – тридцать; доктором политэкономии с защитой – все пятьдесят, а без защиты – сто тысяч. За тщеславие надо платить. Да еще налоги брать. Церковь же в свое время продавала индульгенции. Желаешь быть безгрешным – купи индульгенцию.

Сейчас что ни крупный чиновник, то доктор наук, ну, в крайнем случае, кандидат. Модно стало ученые степени иметь, а где их докторские и кандидатские работы находятся? Ты их попробуй, разыщи, что они там такого значимого в науке сотворили. Только сразу могу сказать, – не найдешь. Они пуще военной тайны охраняются. Хранятся где-нибудь в единственном экземпляре эти докторские и кандидатские, скорее всего, написанные каким-нибудь аспирантом за деньги. Пытался я как-то, еще в перестроечное время, найти печатные работы одного известного – все время светился на телевидении – доктора политэкономии, месяц потратил, и все впустую. Экономика разваливалась, на базе которой они свои научные труды кропали, а они процветали.

– Может быть, ты и прав, Степан, – сказала Жанна. – Да только сэкономленные деньги вряд ли будут использованы государством более эффективно. Я специализируюсь на ревизиях казначейств и очень хорошо знаю, как используются государственные деньги.

– Действительно, Степан, что это ты озаботился экономией бюджетных денег, – отпивая кофе, спросил Валентин и, поставив чашечку на стол, добавил: – Сколько бы в бюджет денег ни попало и как бы они ни распределились, нам-то все равно не достанется.

– Это точно. С такими мыслями хорошо повеситься…, если перефразировать Войницкого.

– Что за пессимистическое настроение, Степан? Давай с тобой по сто грамм коньячка хлопнем, и сразу настроение поднимется. – Валентин подозвал официантку и, сделав заказ, добавил: – Хорошее средство от пессимизма, и, кстати, проверенное практикой.

– Пессимистическое настроение, говоришь, а чему особо радоваться-то? Помните небольшой монолог Астрова во втором акте, где он говорит: «Вообще жизнь люблю, но нашу жизнь, уездную, русскую, обывательскую, терпеть не могу, и презираю ее всеми силами моей души. А что касается моей собственной, личной жизни, то, ей-богу, в ней нет решительно ничего хорошего». У меня, когда слушал этот монолог, было такое ощущение, что это обо мне. Ну ладно, а то тоску на гостей только навожу…