– Куда вы? – взволнованно и разочарованно спросила бабка.
Я молча развернулся и быстрым шагом, почти бегом, направился в направлении остановки Юбилейной. Мне было очень стрёмно, что я поступаю как мудак, вот так молча убегая от этой девочки и бабки. Но, с другой стороны, девочка выглядела как живой труп, и мне показалось, что она вообще ничего не понимает, поэтому я её навряд ли расстроил. А бабка… Ну думать надо головой, когда с туберкулёзной девочкой гуляешь, и быть готовой, что не все захотят с вами общаться. Но в голове моей, кроме совестливых переживаний, набирали силу другие мысли и чувства. Страх всё сильнее сжимал мой мозг, ведь я понял, что теперь, наверняка, тоже подхватил тубик, и что мне пизда. Надо срочно выдвигаться в тубдиспансер.
Пока я шёл по дворам к остановке, ещё большее место в моих мыслях заняло горькое и обидное и гневное ощущение дикой неудовлетворённости от упущенного разговора в аптеке. Та продавщица… К ней даже неприменимо слово «продавщица», потому что говоря «продавщица» представляешь совсем другого рода женщину. А эта девушка…
«БЛ-Л-ЯДЬ!» – воскликнул я, запнувшись за какую-то хуйню, проходя за «Родиной», и приземлился грудью прямо на поручень на входе в салон автобуса.
– Мужчина, не материтесь! – заворчала кондукторша.
Я, пытаясь поймать дыхание, кашляя как ненормальный, еле как выдавил из себя слова и спросил у неё, удивлённой таким моим поведением:
– До тубдиспансера идёт?..
2
– ЁБ ТВОЮ МАТЬ, БЛЯДЬ! – прокричал Марк. – Я ЗАЕБАЛСЯ, БЛЯДЬ, ПЫТАТЬСЯ ПОНЯТЬ, ГДЕ Я НАХУЙ!!!
Я открыл глаза, обнаружив себя всё там же на диване во всё той же квартире. Марк, Саша и Света были на своих местах… Ну, примерно. И, по всей видимости, тоже только присоединялись к нам с Марком… здесь.
– Это реальность или нет? – пропищала Света.
– Хуй его знает, но я, кажется, ощущаю, что реальность, – сказал я.
– Я нихуя не помню, но я тоже ощущала, что там реальность! А нет, помню, блять… Как нас бомбили… – хныкала она.
– Ну… Сейчас вроде не бомбят, так что не переживай, – тихо сказала ей Саша.
С трудом и по крупицам я помнил и вспоминал то, что видел сам. Глубокая тоска напала на меня, какая нападает, когда просыпаешься от очень хорошего сна, который не ощущался сном, а ощущался как прекрасный счастливый момент жизни.
Я огляделся. Открытая пачка галоперидола валялась на полу с несколькими таблетками рядом. Значит, то была правда. В смысле я действительно ходил за ними. Кто-то их съел? Надеюсь, что нет. Это мои таблетки, который мне выписали на всякий случай, и навряд ли этот случай и есть всякий. И вообще, он для конкретного всякого случая, который, может, и не настанет, поэтому он и всякий.
Вспомнив, что история с его добычей так бестактно оборвалась, я ещё больше взгрустнул. Потому что её неоконченный конец мне очень понравился. Вернее, фигуранты этой истории. Фигурантка… Как из сна с идеальной девушкой… Бессилье и злоба от этой неоконченности прошли по моему телу, от которых с гневной досадой хотелось что-нибудь прокричать. Но я не буду. Я же не Марк…
Но несмотря на то, что мне было немного грустно и тоскливо на душе, я не ощущал, что это те же грусть и тоска, что были раньше, подавлявшие меня совсем уж жёстко. Кажется, мне было лучше. В плане душевном. В плане физическом мне дико хотелось пить.
Я встал и, немного пошатываясь, отправился из зала.
– Ты куда? – спросила Саша.
– Пить хочу – пиздец, – ответил я.
– Поставь чайник тогда, мы тоже сейчас придём, – и она тяжело вздохнула.
Пока я шёл на кухню, пока включал свет, пока ставил чайник, пока садился и сидел за столом, больше всего меня волновала реальность посещения Строителя. Был ли я там на самом деле? Виделся ли я на самом деле с этой туберкулёзной девочкой? Не то чтобы я переживал о ней… Переживать о ней – то же самое, что переживать о случайном персонаже третьего плана без особой роли во сне, которого ты даже не знаешь, видел в первый раз и по пробуждении практически забыл. Я переживал о том, имею ли я теперь туберкулёз в себе или нет. И эта неизвестность очень меня нервировала. Мне, блять, неопределённости с ВИЧ, что ли, не хватало в жизни?!