– Пошли… – Саша встала, запнулась об стол и куда-то упала.

Я встал и пошёл в… раздевалку. Я повернул налево, но оказался в коридоре, который был справа. Я повернул налево на склад, но оказался в коридоре, который был сзади. Я повернул направо, и оказался в коридоре, который был справа. Я пошёл по коридору, но всё время приходил в комнату, в которой была другая комната. Мне неизвестно, сколько я ползал, но колени начали болеть. От вспышки захотелось пить. Я загребнул рукой снег, но рука застряла в пустом чужом ботинке.

– Марк! – крикнул я.

Марк вышел из декоративной прямоугольной дыры в стене.

– Магазин далеко…

– Ща я… Ща соберу тебе сумку… – пробубнил он и вернулся обратно за стену.

– Марк! – крикнул я.

Марк вышел из декоративной прямоугольной дыры в стене.

– Магазин далеко…

– Ща я… Ща денег дам на поезд… проезд… – пробубнил он и подошёл к висящим одеждам.

Покопавшись в пальто, он достал монетки. Они полились с его руки на столик. Мне было жарко в куртке.

Я потянулся к кружкам, но ни один из них не отлеплялся от стола, сколько я не пытался.

– Проблема… – сказал я.

– Положил руку на стол, – сказал Марк.

Я положил руку на стол, он перевернул её ладонью вверх и положил в неё деньги. Радостный, я сжал ладонь и хотел отнести её в карман, но не смог её поднять, мне не хватало сил.

– Бля… У тебя есть… Деньги полегче? – обратился я к нему.

– Не знаю, надо поискать, – он снова начал шариться в куртке.

Я потёр глаза и лицо и ощутил свежий прохладный летний ветерок, тепло летнего заходящего солнца и летней восходящей новой луны, и от жары снял шапку. Открыв глаза, я увидел летний закат за фоном летнего города, покрытого летним снегом. Он падал на летних людей, по-зимнему тепло одетых. Толпы их ходили куда-то, стояли на красных и зелёных светофорах, принимая на себя оранжевеющий свет с неба, медленно сменяющегося голубым и синим. Я оказался в пространстве улиц, оказался на остановке. Ногам было холодно. Люди дышали паром, но от этого теплее не становилось.

– Да ну тебя! – сказала какая-то бабка и уселась на скамейке.

Троллейбус подъехал и остановился передо мной. Я поспешил к нему. Но у самой двери моя нога прилипла ко льду, и я не мог поднять её на ступень троллейбуса, хотя одна уже была там. Дёргая ногу, я побоялся её оторвать, но скользкий лёд заставил меня подскользнуться и я чуть не упал в проходе троллейбуса, но вовремя схватился за поручень. Женщина кондуктор подошла ко мне, и я очутился на сидении.

Кондукторша стояла рядом со мной и я, боясь, начал раскрывать потихоньку, палец за пальцем, сжатую руку, в которой были деньги. Как только я открыл указательный и средний палец, деньги, что были под ними, взлетели вверх и улетели, пока я наблюдал за ними.

– Извините… У меня деньги улетели… – сказал я, и от обиды мне хотелось заплакать.

– Сдачу возьмите, – сказала она и отсыпала мне монеток в руку.

Я снова крепко сжал её и, следя за ней, за тем, чтобы ничего не улетело снова, начал медленно опускать её, чтобы засунуть в карман. Но увидев, что под моим сидением километров десять высоты, я уронил их и в панике вцепился в сидение, боясь соскользнуть с него и упасть при качке троллейбуса. Чтобы не смотреть вниз, я зажмурился, а кожзам под пальцами стал влажным от пота рук, выступившего от страха.

Но, вспомнив про кондукторшу, я решил приоткрыть глаза, чтобы узнать упала она или нет в эту троллейбусную пропасть. Открыв один глаз, я увидел, что она невозмутимо стояла рядом. «Какие длинные у неё ноги», – подумал я.

Снова посмотрев вниз, я увидел, что пол был довольно близко ко мне, а по нему были разбросаны уроненные монетки. Я скорее нагнулся к ним и начал собирать. И собирал, и собирал, и собирал. Их было больше, чем я помнил, и среди них попадались и старые, и новые, и юбилейные, и памятные. И я всё брал их и брал, набивая карманы, выбирая самые дорогие, а их не становилось меньше.