всё – в яму, в азиатский гремучий рэп,
в чёрную жижу до подбородка!
Вот идёт, водит смерть свою на узде, а сама
светится, как обещанная невеста.
Затаённая, на лугу её ума
просыпается бабочка и снимается с места.
Оружье её – ромашка, в крапиве её чело,
тимофеевка, мятлик, пижма – её прислуга.
На Кирилловском кладбище – ничего,
кроме луга и луга,
этой пёстрой, дохнувшей в лицо страны,
чьё живое имя
не поместится в тесном доме моей строфы —
ново, неповторимо.

«Кто входит один в непролазный грот…»

Кто входит один в непролазный грот
и рисует,
потом замыкает вход;
кто читает
Риму и миру
на пустой площади под дождём
и говорит с дождём —
так спишь и бормочешь уже никому
в двойную молчащую тьму:
тому,
кто с тобой,
кому улыбается младенец слепой,
кто путешествует налегке
и держит сокровище в кулаке.
Перед ним склоняются небеса, как говорит поэт.
Я видел другое: как брызнет свет
утром в прохладный двухсветный зал,
как бы пустой вокзал.
Свет на погасших экранах: не изнутри – извне.
Я удивился вспыхнувшей новизне,
словно рывком отвалили валун от глаз
или ладонь разжали —
а там алмаз.
Сколько нас! —
плотный, горячий кристалл:
голос на голос, ветвленье куста.
На незанятом стуле, простая на вид,
закрытая книга – и она звенит.

Ростислав Амелин

Иван Кощеев

Иван Кощеев

Я сейчас сижу на инвалидном кресле.

Нет, не навсегда. Надеемся, поправлюсь!

Время что-то лечит, что-то – отбирает,

Стоит многих средств. И не стоит на месте.

Никогда не знаешь, что конкретно будет.

Хоть ты предсказатель. Хоть ты экстрасенс, блин!

Нужно с этим жить. И не молить о ЧУДЕ.

Чудо происходит там, где не предскажешь.

«Сотню раз подумай, прежде чем ввязаться!»

Говорил мой папа. Я большой, не слушал.

Я бы и сейчас все сделал точно так же,

Если бы Господь вдруг дал туда вернуться.

Я пока без дела, без коммуникаций,

Времени в обрез. И в то же время пропасть.

Можно так сказать: Сезон воспоминаний.

Их сегодня столько, что какой-то ужас.

Хочется спросить: когда все завертелось?

Кажется, недавно, в XXI веке,

Но по сути дела это лишь поверхность —

Все уходит в древность. В местные легенды.

Я такое видел, что представить трудно!

Был рационален, был здоровый скептик!

Но теперь надеюсь, что случится ЧУДО.

Расскажу лишь правду. Не поверят – пофиг.

Мертвая змея

Как бы мне хотелось все начать сначала.

Но проблема вот в чем: я всего не помню.

Это не специально – как сказала мама,

Я почти что в норме, раз уже не в коме.

Есть такие вещи, в них поверить страшно.

Чтобы объяснить их, нужно много текста.

Чтобы он шел легче, нужно больше шуток.

Шутки я шучу, но не всегда удачно.

В общем, я начну, а вы себе представьте:

Метры паутины, пот из каждой щели,

Голова в огне, вообще не помню, кто я!

Непонятно где я – я в какой-то шахте!

Документов нет. Рука покрыта сранью,

Что за срань, не знаю. Ни часов, ни денег.

Странно, что в тоннеле не было обвалов,

Как и явных трещин, как и битых балок.

Выглядел он новым. Что и для чего он,

Так и не узнаю – это вам не телик.

Снова странно: гвозди. Путь был заколочен.

Дверь не поддавалась. Молоток был рядом.

Наконец, я вскрыл ее. За ней была землянка:

Все истлело в прах, но антураж был ОЧЕНЬ.


То, что я увидел, выбравшись наружу

Через пуд земли, корней, червей и листьев,

Этот мокрый воздух, голубая высь —

Я был в густом лесу. Но лес был очень светлый.

Сосны и березы поднимались в небо

И качались в такт, как будто друг для друга.

Птицы сладко пели, словно звали сверху.

Лес был полон жизни тайной и послушной.

Я мечтал поесть. Нашелся сыроежек,

Делать было нечего, пришлось вот так и скушать.

Я был убежден, что скоро выйду к краю:

Лес не бесконечен. Значит, скоро поле?

Или, может, речка. Я не помню, сколько