Что-то мне эта песня о любви надоела. Я делаю строгое лицо и, подражая нашему непосредственному начальнику Сан Санычу, грозно произношу:

– Это вы к чему меня склоняете, а? Да начальство узнает, и вам не сносить головы. Ведь не зря в смену ставят одну женщину мудрую, как вы, а вторую, какую придется, как я. Ваш недогляд.

– За вами углядишь! – горестно качает головой Марь Петровна. – Ты-то еще ладно, а вот ваша любимая Квася, прости, Господи, вот уж подарок, так подарок. А самое главное, слова не скажи. Как с ней Галина работает? Слезами умывается.

Представить алчную, хищную, худую, как вобла, Галину Артемьевну умывающейся слезами от хитрющей и щедрой Кваси было совершенно невозможно. Но Марь Петровна – оплот местной добродетели, и волновать ее нельзя.

Вздыхая, залезаю в форменный пиджачок. И страшно ругаюсь, увидев пятно на рукаве. Какая-то зараза опять носила мой вместо своего. Надо разобраться. Начинался обычный рабочий день, который не должен был ничем отличаться от многих других таких же дней. Комплекс весь един и неделим, как живой организм. Самая горячая пора на сегодня уже миновала. Все разбужены, горячая вода в кранах не иссякла, значит, умоются, почистят зубки без проблем. Первые, самые не злоупотребляющие, уже потянулись жиденьким ручейком на завтрак. Сегодня дежурит повариха Жанна, а это значит, никаких вам фаршированных блинчиков и омлетов с сыром и помидорами. Яичница с сардельками – и хоть закукарекай. Ого, потянулся второй эшелон. Уже дивы, без макияжа, правда, но на лицах и без того выражение томное. Сейчас будет скандал. Сок только виноградный, апельсин и яблоко не привезли. Точно, как чувствовала.

– Томка, дай телефон. Знаменитости бушуют.

Метрдотель нервно разговаривает минуты три, бросает трубку. Пытливо вглядывается в наши с Марь Петровной, лица. Но мы заняты бумажками, и сорваться на нас неудобно. Значит, попадет официантам. А мы: «Ноу, ноу, ноу». Компетенция не наша, в дела общепита не вмешиваем, поэтому невиновны-с. На территории комплекса работают только проводные телефоны, установленные в четко обозначенных местах. Поэтому никаких сотовых.

Я смотрю заселяемость. Мама дорогая, семьдесят процентов. Норма. К вечеру мест не будет. Надо сверить заявки. Чует мое сердце, Квася в прошлую смену приняла человек на сорок больше и не отметила. Так и есть. Чтоб тебя, родная.

– Марь Петровна, горим?

Удивленный взмах брови-ниточки.

– Томочка, а спортсмены?

Молоток, старушка! Футболисты туманно намекали, что, если все будет нормально, могут остаться еще. Не смешите мои колготки, все нормально! Двадцать здоровых парней, наивно оставленных вчера без присмотра заболевшим тренером. Да и игры сегодня нет. Открываем журнал происшествий. Есть виза охраны.

«О-охрана!» Сегодня дежурят братья-боровички. Они не родственники, просто друзья. Низенькие, коренастые, белоголовые, с крепкими красными щечками. «И ягодицами», – иронизирует Квася.

– Что у нас футболисты вчера делали, как им жилось, отдыхалось?

– Полная программа! – охотно докладывают боровички, как всегда, хором. Все-то они, маленькие, делали вместе, все за компанию. Злые языки утверждали, что не все так искренне и прозрачно в их тесной дружбе. Но мы с Квасей просто категорически отказывались в это верить.

Ясно все, дорогие сограждане! Вчерашняя смена досыта нахлебалась ночных приключений. Они надеются, что спортсменов мы попросим. А следующие заезжие будут тише и незаметнее. Наивные. Как говорит наш Сан Саныч, место у нас зловещее: все только пьют, за бабами бегают и хулиганствами занимаются. Он у нас из военных. Из супертайных войск. С выправкой, мрачным взглядом из-под кустистых бровей и скромным красным носом.